Главная > Серотонин > Модель психического состояния человека. Описание блоков Модели А. Типы и дихотомии


Модель психического состояния человека. Описание блоков Модели А. Типы и дихотомии




Модели всех 16-ти типов:

Типы и дихотомии:

Горизонтальные блоки функций в Модели А

Пары функций в Модели А объединяются в горизонтальные блоки. Блоки расположены сверху вниз по мере убывания осознанности и силы расположенных в них функций.

Каждый блок состоит из акцептной и продуктивной функции. Акцептная функция, менее подвижная, обеспечивает непрерывное восприятие определённого аспекта физического мира, ее цель – на основе почерпнутой из внешнего мира информации создать внутренний информационный продукт для продуктивной функции. Продуктивная функция, более подвижная, обеспечивает обработку полученной информации и выдачу выводов вовне — создание определенного продукта. Акцептные функции в Модели А: 1,3,5,7-я, продуктивные: 2,4,6,8-я.

Описание блоков Модели А

Эго: Уровень командования в психике. По функциям этого блока человек может активно вмешиваться в окружающий мир, творчески изменять его, навязывать свою точку зрения окружающим. Именно на его реализацию функций данного блока направлены все действия индивида, он является основополагающим для осмысления действительности и принятия решений.

Супер-Эго: Уровень приспособления. По этим функциям происходит постоянная подстройка под окружение, поиск подходящих «правил игры».

Супер-Ид: Уровень подчинения. Человек некритично воспринимает воздействие извне по аспектам данных функций, подвержен их влиянию, собственные потребности по функциям данного блока осознаются слабо.

Ид: Уровень избегания. Самый слабоосознаваемый блок в психике, человек лишь впитывает информацию по функциям данного блока не в силах её осознать и использовать, основные действия по этому блоку: наблюдение и демонстрация наблюдений. Направленные внешние воздействия извне по этим функциям причиняют дискомфорт и, как правило, игнорируются или избегаются.

Описание функций в ячейках Модели А

1-я функция «Программная»

1-я функция определяет то, на что в первую очередь и большую часть времени (или постоянно) направлено внимание человека. Этим она отличается от всех других функций. Отсюда выражение о том, что человек есть то, что есть его 1-я функция. И хотя человек конечно это не психическая функция, такое сосредоточение внимания человека на ней делает ее уникальной и особенной. Другое следствие этого - определение природы типа, его сути на основе 1-й функции. Тип определяется как экстра- или интровертный, рацио- или иррациоальный и т.д. на основе 1-й функции и никакой другой.

1-я функция — ведущая. В аспекте первой функции человек чувствует себя наиболее уверенно. Первую функцию называют также программной. Она определяет программу действий, вообще, жизненные позиции человека. По аспектам первой функции он может творчески решать трудные задачи, шутить и критиковать, а также легко воспримет шутки и критику в свой адрес, если только эта критика не сводится к безоговорочному отрицанию его точки зрения. Человек не устает от размышлений по аспекту первой функции и обычно добивается успехов в деятельности, связанной с этим аспектом. По ней он ведет постоянную борьбу за уважение и признание. Человек обычно не любит, когда ему сопротивляются по этому аспекту

2-я функция «Творческая»

3-я функция «Ролевая»

Задача 3-й функции – соответствовать определенной заданной извне (или взятой извне) роли. Человек чувствует себя комфортно, когда ему удается в вести себя в достаточной степени согласно этой роли. Речь идет не о целостной модели поведения («рабочий», «домохозяйка»), а о роли в отношении аспекта физического мира, соответствующего данной функции. Например, в отношении БС роль может заключаться в содержании свой одежды чистой. Или по ЧЛ в постоянной занятости чем-нибудь, по ЧИ – интерес ко всему новому. Ролевое поведение по 3-ке при внешней на первый взгляд похожести очень сильно отличается от поведения 1-цы, по которой человек творит что-то новое сам. По 3-ке никакого творческого процесса уже не происходит. Энергетики на этой функции хватает только на формальное соблюдение правил поведения. Путем перебора распространенных в обществ и известных человеку стереотипов человек подбирает себе наиболее подходящий с его точки зрения, а на деле наименее энерго-затратный при его воспроизводстве и руководствуется им. А требования, диктуемые каждой конкретной ситуацией рассматривает как причину для совершенствования этого своего усредненного стереотипа поведения по данному аспекту.

4-я функция «Адаптивная»

По 4-й функции человек вынужден все время адаптироваться к социальным ожиданиями других людей по этому аспекту. Цель «стать своим» по этому аспекту в той социальной группе или для того человека, с которой или с которым он находится в контакте в данный момент. Если по 3-й функции человек всегда исполняет какую-то уже выбранную им роль, то по 4-й функции он все время ищет эту роль. Деятельность по 4-ке можно представить как постоянный перебор уже известных ролей поведения и периодические попытки самостоятельно создать новую роль, максимально подходящую под условия среды. Особенность 4-й функции в том, что она постоянно находится в процессе приспособления к новым стереотипам поведения.

На 4-й функции в отличие от 3-й происходит персонификация требований, выдвигаемых обществом к человеку (или как он считает что он оно их ему выдвигает). И с этим связана огромная трудность, которая составлять целый пласт проблем для человека - как подстроиться по 4-й функции к требованиям ВСЕХ окружающих?! Энергии 4-ки не хватает на это, к каким-то требованиям он может приспособиться, а к каким-то нет. С одной стороны человек видит, что можешь этот аспект контролировать и добиваться желаемого эффекта, а с другой стороны эти достижения невозможно сохранить и сделать постоянными. Это вызывает постоянный дискомфорт, поэтому другое название 4-й функции — «болевая». Дискомфорт значительно усиливается тем фактом, что требования, ожидания, которые человек чувствует по своей 4-й функции, всегда-всегда исходят (как ему кажется) от какого-то конкретного человека.

5-я функция «Внушаемая»

5-я - суггестивная, внушаемая. Все слова по этому аспекту человек воспринимает буквально и часто им следует, не задумываясь. Равнодушное принятие. Здесь берет начало уровень, с аспектами которого человек практически ничего не может сделать полностью самостоятельно. На уровне 5-й функции мы встречаем верхнюю границу области, самостоятельно контролировать которую человек не способен, а потому все аспекты, расположенные здесь и ниже, сами контролируют человека.

В крайне незначительной степени 5-я функция все же сохраняет остаточную осознанность и это позволяет человеку иногда понимать, что по этому аспекту он «делает что-то не то». Но что именно «не то», он почти никогда не понимает. Всплывающее изредка смутное ощущение некой неправильности и несоответствия по аспекту 5-й функции недостаточно ярко для сознания человека, чтобы дать толчок каким-то действиям в отношении этого аспекта.

Поведение по 5-й функции очень похоже на влияние гипноза и она была названа поэтому суггестивной, внушаемой. Все слова, команды, приказы и даже просто мысли вслух по этому аспекту человек воспринимает буквально и часто происходит так, что он им следует, не задумываясь ни о сути этих слов, ни о последствиях таких своих действий. Можно сказать, что ведущий мотив поведения по 5-й функции — равнодушное принятие.

6-я функция «Активационная»

Поступающая по этому аспекту информация активирует человека, заряжает бодростью, побуждает к деятельности. Причина такого поведения человека заключается в том, что уровень 6-го элемента соответствует границе перехода от осознаваемой деятельности человека к полностью неосознанной. Любое воздействие, даже самое слабое, способно включить осознание этого аспекта. А некоторое бездействие по нему само собой выключает его. Поэтому по активационной функции человеку свойственны постоянные колебания.

Аспект, расположенный здесь, контролируется человеком в минимальной степени. Ниже лежит только бессознательность. Если выше расположенными функциями человек может в разной степени управлять, даже по 4-й он может делать не всегда уверенные, но самостоятельные выводы, то в отношении 6-й практически никакими контрольными функциями человек не владеет, кроме единственной способности включать и выключать ее. Хотя и это получается у него не всегда уверенно.

7-я функция «Наблюдательная»

7-я – наблюдательная. Отслеживает поступающую информацию, но критически не осмысливает. Она наименее известная самому человеку функция из всех. Можно сколько угодно пытаться воздействовать на 7-ю функцию человека, к активным действиям с его стороны это не приведет. То же справедливо и в отношении 8-й функции. Здесь человек стремится не противопоставлять себя окружающим

Если точка зрения на аспект 1-й функции представляет для человека опору в его картине мира, точку, которую он сам создал, осмыслил и обосновал, то 7-я функция тоже дает ему точку опоры. Только эта точка не его. Это взгляд на вещи, целиком обусловленный внешним воздействием на человека. Эта точка зрения навязана человеку его окружением в самом общем и в самом буквальном смысле. Он принял ее, ни на секунду не задумываясь о ценности и объективности такого взгляда на вещи. «Это есть и это так» — вот суть содержания 7-й функции. Но только точка зрения, а не способ действий. Осознанно и самостоятельно действовать по 7-й функции человек не способен.

Можно сказать, что основной мотив поведения по 7-й функции — наблюдение объективной данности. Сбор информации. Поэтому 7-ю функцию называют наблюдательной или пилотной. Точнее ее следовало бы назвать автопилотной, поскольку реальный «пилот», т.е. сознание человека не участвует в формировании курса 7-й функции. Действует она целиком самостоятельно, согласно постоянно закладываемой извне программе. Так что 7-я функция это автопилот человека.

8-я функция «Демонстративная»

8-я — демонстрационная. Человек действует по ней, не замечая этого. Можно сказать, что основной мотив поведения по 8-й функции – демонстрация наблюдений полученных 7-й функцией. Работа пары 7-8 представляет собой полностью автоматический процесс, который сознание человека только лишь фиксирует большей частью в нем не участвуя. Можно сказать, что основной мотив поведения по 8-й функции – демонстрация наблюдений. «Я видел, что это бывает так» — вот продукт, который выдает 8-я функция. Поэтому 8-ю функцию принято называть демонстративной.

Воздействий по 7-й и 8-й функциям человек обычно старается избегать, основным мотивом действий по ним будет являться игнорирование.

По материалам Духовского Т.А.

«Основой моделей ИМ стала своеобразная структура – сочетание восьми элементов, которые Юнг называл психическими функциями. Отличие между отдельными моделями в том, какие из элементов играют ведущую роль. Прежде всего, роль первой и второй функции.»

Популярность: 0

Модель психики человека (англ. Theory of Mind (ToM) . В литературе можно встретить и другие варианты перевода этого термина, например: понимание чужого сознания , теория намерений , теория сознания , теория разума и пр. (в фильмах «Би-би-си » встречается как «теория разума») - система репрезентаций психических феноменов (метарепрезентаций), интенсивно развивающаяся в детском возрасте. Обладать моделью психического состояния - означает быть способным воспринимать как свои собственные переживания (убеждение, намерение, знание и пр.), так и переживания других людей, - что позволяет объяснять и прогнозировать их поведение. Важнейший аспект модели психического состояния - это восприятие другого субъекта как интенционального агента, - другими словами: осознание того факта, что собственное психическое состояние не тождественно психическому состоянию другого человека.

Сегодня «модели психического состояния» посвящён широкий спектр современных (конца 70-х гг. XX в. - начала XXI в.) исследований в области когнитивных наук и других междисциплинарных исследований мозга , мышления и сознания .

Определение «модели психического состояния»

Термин «модель психического состояния» относится к способности приписывать независимые представления себе и другим людям с целью объяснения своего и чужого поведения. Эти представления должны быть независимыми как от реального положения дел (поскольку люди могут ожидать то, чего нет на самом деле), так и от представлений других людей (поскольку люди могут ожидать и желать разных вещей). Как указывал философ Дэниел Деннет , в полной мере модель психического состояния может использоваться только при объяснении и прогнозировании поведения, в основе которого лежат ложные ожидания, поскольку, если для объяснения поведения требуется привлечение только реального положения дел (или своих собственных убеждений), рассуждения о представлениях другого человека вообще не требуется .

Англоязычный термин theory of mind (дословно «теория разума») проистекает из невозможности непосредственного наблюдения психических процессов другого живого существа . Каждый человек может удостовериться в существовании собственного мышления лишь посредством интроспекции . Ни у кого нет прямого доступа к психике других людей. Соответственно, допущение, что окружающие также обладают разумом , является лишь предположением (одно из значений английского theory - ‘предположение, гипотеза’). Как правило, каждый человек считает, что другие люди обладают мышлением, аналогичным его собственному, исходя из таких признаков, как двустороннее социальное взаимодействие , совместное внимание , коммуникативное использование речи и понимание чужих эмоций и действий . Модель психического состояния позволяет нам представить себе мысли, чувства и устремления других людей и догадываться об их намерениях. Как указывалось выше, это даёт нам возможность понимания того факта, что внутрипсихические процессы могут быть причиной чужого поведения. Таким образом, мы можем предсказывать и объяснять поступки окружающих . Способность приписывать другим людям различные мысли и чувства и относиться к ним как к причине соответствующего поведения, позволяет рассматривать человеческое сознание в качестве «генератора репрезентаций » . Отсутствие целостной модели психического состояния может быть признаком нарушения развития психики в процессе онтогенеза .

«Понимание чужого сознания» - ещё одно название данного явления (или ещё один перевод theory of mind ). «Понятие» (или понимание) определяется как результат совокупности всех восприятий какого-либо предмета, который позволяет абстрагироваться от предмета. Во внутреннем плане можно оперировать понятиями, но не предметами, что обеспечивается сложным строением головного мозга человека. Под «сознанием» понимается вся совокупность внутренних мозговых (психических) явлений, являющихся причиной поведения, которые может воспринять другой индивидуум, то есть сознание - это знание вместе с кем-то, со-знание (по П.В.Симонову). Тогда «понимание чужого сознания» можно определить как способность воспринимать поведение другой особи и его внутренние причины (намерения, эмоции, мысли и т. д.).

Модель психического состояния, судя по всему, является природной способностью человека, однако для её полноценного развития требуется многолетний опыт социального взаимодействия. Различные люди могут развивать в большей или меньшей степени эффективные модели психического состояния. Эмпатия представляет собой близкое понятие, означающее способность распознавать и непосредственно переживать желания, убеждения и переживания других людей - чему соответствует общеупотребимое выражение «влезть в чужую шкуру».

Модель психического состояния не ограничивается лишь одним уровнем (порядком). К примеру, вопрос «О чём думает Вася?» подразумевает построение модели психического состояния первого порядка. Утверждение, основанное на модели психического состояния второго порядка, в нашем примере будет звучать так: «Он думает, что Петя его недолюбливает». Утверждение, исходящее из модели психического третьего порядка: «Петя знает, что Вася думает, что Петя его недолюбливает». Таким образом, порядок репрезентации внутренних представлений может возрастать бесконечно.

В течение последних 30 лет, со времени выхода статьи Давида Примака (англ.) русск. и Гая Вудраффа (Guy Woodruff ) "Does the chimpanzee have a theory of mind?" , множеством исследователей проводилось активное изучение модели психического состояния в различных популяциях испытуемых (люди и животные, взрослые и дети, участники с нормальным и аномальным развитием). Возникновение такой области науки, как социальная нейробиология (англ.) русск. , обогатило изучение данной проблемы посредством визуализации головного мозга во время выполнения заданий, требующих понимания намерений, эмоций или убеждений окружающих.

Философская основа

Современная концепция модели психического состояния ведёт своё происхождение от философских дискуссий прошлого. В частности, вопрос поднимался в «Размышлениях о первой философии» Рене Декарта - работе, определившей дальнейшее развитие науки о человеческом разуме. К настоящему времени в философской литературе выделилось два основных подхода к модели психического состояния: теория теории и теория симуляции . Согласно теории теорий, для концептуализации психики других людей используется модель, являющаяся истинной теорией - «народная психология». Такая модель возникает мгновенно и её построение обусловлено генетически: социально обусловлены лишь точки приложения.

Теория симуляции, напротив, исходит из предположения, что модель психического состояния по своей природе - не просто теория. Предлагаются два типа симуляции . Одна версия (предложенная Alvin Goldman) подчёркивает, что субъект сначала должен распознать своё собственное душевное состояние прежде, чем приписывать другому то или иное состояние посредством симуляции. Другая версия теории симуляции подразумевает, что для осознания мыслей и эмоций (как своих, так и чужих) нам необходима специальная логическая процедура, именованная Робертом Гордоном (Robert Gordon) «процедурой перехода» (ascent routine). Подразумевается получение ответа на вопрос о душевном состоянии посредством перефразирования обычного вопроса в метафизический. К примеру, если Зоя спросит Машу: «Как ты считаешь, хочет ли та собака поиграть с тобой?», Маше для ответа на этот вопрос нужно будет сначала спросить себя: «Хочет ли та собака поиграть со мной?». То есть, люди, как правило, узнают о внутренней жизни других существ, пытаясь поставить себя на их место.

Развитие модели психического состояния

На данный момент наиболее изученной стороной модели психического состояния является онтогенез . Исследования восприятия у детей показали, что важнейшие аспекты моделирования психического состояния формируются к возрасту 3-5 лет. Здесь можно провести параллель с исследованиями Пиаже , который выявил окончание стадии эгоцентризма в 3-4 года.

Эмпирические данные

На данный момент остаётся открытым вопрос о существовании модели психического состояния у детей младше 3-4 лет. Действительно, трудно оценить систему внутренних репрезентаций у ребёнка, не овладевшего ещё в достаточной мере речью. В то же время существует множество экспериментальных методик для определения способности к репрезентации внутренних представлений у детей более старшего возраста и у взрослых.

Задачи на понимание ложных убеждений

Классическая задача на понимание ложных убеждений (false belief task), или задача Салли и Энн (Sally-Anne task), была предложена Wimmer и Perner в 1983 году и до сих пор остаётся одним из наиболее распространённых тестов для изучения модели психического состояния. В этом задании ребёнку показывают двух кукол, Салли и Энн; у Салли есть корзинка, а у Энн - коробка. Ребёнок видит, как Салли кладёт свой шарик в корзинку и уходит. Пока Салли нет, озорница Энн перекладывает шарик из корзинки в свою коробку и тоже уходит. Теперь Салли возвращается. Ребёнка спрашивают: «Где Салли будет искать свой шарик»? Согласно данным исследований с использованием заданий на понимание ложных убеждений, дети младше 4 лет, как правило, не могут правильно решить эту задачу. Следует отметить, что по данным Baron-Cohen et al. (1985) , в то время как большинство детей соответствующего возраста, в том числе и дети с синдромом Дауна, справляются с заданием, до 80 % детей-аутистов не способны понять ошибочность ожиданий Салли.

Задачи на понимание ложности собственных убеждений

Задачу на понимание ложности собственных убеждений (own false belief task), или задачу «Казалось-оказалось» (appearance-reality task), впервые предложили американские учёные A. Gopnik и J. W. Astington . Суть разработанного ими теста следующая. Ребёнка просят угадать, что находится в коробке из-под конфет. Когда ребёнок говорит «конфетки», коробочку открывают, показывая, что на самом деле там лежит карандаш. Затем экспериментатор снова закрывает крышку и говорит: «Когда придёт Петя, я покажу ему эту коробку закрытой, как тебе. Я спрошу его, что там внутри. Что он скажет?» С этим заданием легко справляются четырёхлетние дети. Дети помладше, а также аутисты зачастую не могут верно ответить на вопрос.

Задачи на понимание верных убеждений

Тест этого рода был предложен Leslie и Frith в 1988 г. . Состоит он в следующем: ребёнку показывают кукольный домик с двумя комнатами - в одной находится стол, в другой - шкаф. На столе лежит мячик, и точно такой же мячик лежит в шкафу, что и демонстрируется ребёнку. Затем ему говорят: «Вася пошёл гулять и оставил свой мячик на столе. Мячик в шкафу он не видел. Когда он придёт, где он будет искать свой мячик?» Было показано, что дети, страдающие аутизмом (предположительно неспособные построить адекватную модель психического состояния), одинаково часто указывают как на первую, так и на вторую комнату. То есть они ориентируются не на убеждения Васи (в данном случае верные - мячик действительно находится там, где он его оставил), а на реальное положение вещей.

Теории развития модели психического состояния у детей

Теория теории

Так называемая «теория теории» (англ. theory-theory ) является концепцией организации не только «theory of mind», но и познания человека вообще. Согласно ей, предсказание, объяснение и интерпретация происходит в соответствии с внутренней структурой знания - так называемой народной психологией (англ. folk psychology ). Ребёнок рассматривается как учёный, и, соответственно, можно провести параллель между развитием ребёнка и эволюцией науки: смена научных парадигм позволяет объяснять все большее количество явлений, точно так же, как, взрослея, ребёнок начинает справляться с большим количеством задач. Выделяют три этапа развития «theory of mind»:

  1. Психология желаний (2 года) . Психология желания, появляющаяся у ребёнка в возрасте двух лет, представляет собой концептуализацию желаний, эмоций и познавательного опыта. Хотя эта концептуализация не является репрезентативной, объектом желания является объект реального мира: желание объекта наличествует и доминирует, в то время как внутреннее представление объекта отсутствует. Двухлетний ребёнок может предсказывать эмоции или действия героя, который или находит желаемый объект, или не находит его, или находит ему замену.
  2. Психология желаний и убеждений (3 года) . К трёхлетнему возрасту дети уже осознают наличие не только желаний, но и убеждений, однако они чаще объясняют действия в терминах желаний, нежели убеждений. Вероятно, трёхлетние дети начинают понимать, что убеждения, как внутренние репрезентации, могут оказаться ложными.
  3. Психология желаний и убеждений (4 года) . Приблизительно к четырём годам дети представляют, что желания и убеждения человека определяют его поведение и что убеждения человека - это интерпретация реальности; об этом говорит успешное прохождение задачи на понимание ложности убеждений.

Альтернативной структурой развития «theory of mind» является деление на два этапа: ситуационный и репрезентативный; переходный пункт - это как раз решение задачи на понимание ложности убеждений.

Теория подражания

Согласно теории подражания (англ. simulation theory ), дети осознают своё психическое состояние и могут делать выводы о психическом состоянии других людей путём подражания. Так, в задаче на понимание ложности убеждений, ребёнок может предсказать убеждения другого, мысленно представляя, что он бы думал сам, если бы был на месте другого. Этот процесс, являющийся собственно предсказанием, может быть неосознанным. Таким образом, развитие «theory of mind» сводится к улучшению способности совершать более точные подражания. Помимо того что подражание необходимо при предсказании и объяснении поведения других людей, оно требуется при усвоении социально-когнитивного знания и навыков. В теории подражания ключевая роль отводится опыту, поскольку навыки подражания улучшаются только во время практики. Теория была создана Г. Тардом . Эксперименты по данной теории отличались некоторой жестокостью.

Модулярная теория

Модулярная теория (англ. modular theory ) возникла по аналогии с модулярными теориями языка и восприятия (англ. ). Она постулирует наличие особого механизма мозга, для определения психических состояний людей, который либо является врождённым, либо появляется на ранних стадиях развития человека. Дети не усваивают теорию внутренних репрезентаций, поскольку убеждения суть отношения суждений, а не репрезентации; развитие «theory of mind» в онтогенезе обусловлено нейронным развитием данного модуля (англ. Theory of Mind Module (ToMM)), причём, существуют два отдела модуля: для агентов и для объектов. Опыт хотя и необходим для запуска этих механизмов, но не является определяющим в структуре «theory of mind».

Наиболее активными отделами мозга, при деятельности связанной с «theory of mind», считаются префронтальная кора и граница префронтальной и премоторной коры , - участки мозга, ответственные за произвольные действия.

Малые возможности обработки информации

Причиной того, что дети не справляются с решением некоторых «theory of mind»-задач, являются ограниченные способности памяти и невозможность подавить доминирующее готовое решение. Соответственно, с развитием мозга и его возможностей увеличивается объём эпизодической памяти , которая считается основным типом памяти в вопросах «theory of mind».

Зеркальные нейроны

Новый толчок к развитию «theory of mind» получила после открытия особого типа визуомоторных нейронов - так называемых «зеркальных» , которые активируются и во время совершения действия самостоятельно и во время наблюдения агента (чаще всего конспецифичного), совершающего то же действие, например поднесение руки ко рту или хватание небольшого предмета. Первоначально зеркальные нейроны были обнаружены у человекообразных обезьян , затем у человека и впоследствии у некоторых видов птиц.

Исследования - мучительно медленный процесс, но время от времени происходит захватывающее дух ускорение. После многих лет экспериментов мы внезапно нашли окно, сквозь которое можем бросить новый взгляд на аутизм. Такой взгляд до сих пор очень мало рассматривался, но он стал известен по фразе "модель психического". Нахождение окна не являлось, однако, чистой удачей. Нас привело к этому множество сходящихся путей.

Все они стартовали с идеи, что такие расстройства развития как аутизм могут вызываться специфической когнитивной дисфункцией (Гермелин & О"Коннор, 1970). Эта идея обернулась огромным прогрессом для мотивационных объяснений, следовавших главным образом линии "аутичные дети МОГУТ, если ХОТЯТ". И следует задать вопрос: "Почему они этого не делают?" Единственный очевидный ответ - именно, если вам трудно делать что-то, то, вероятно, вы будете избегать это делать, - вновь возвращает нас прямиком к рассмотрению когнитивных проблем. Когнитивная психология предоставляет модели для анализа того, что люди могут делать в покомпонентных процессах. Некоторые из этих компонентов - врождённые приспособления, созданные для облегчения жизни. Очевидно, что если встречаются определённые биологические проблемы, один или более из этих компонентов может выйти из строя. Посредством тщательно рассчитанных экспериментов возможно определить такие неисправные компоненты. Таким образом мы можем объяснить, почему некоторые индивиды не могут делать определённые вещи или могут научиться им только окружным путём и ценой больших усилий. В случае аутизма мы надеемся обнаружить те компоненты, с которыми связаны дисфункции, ответственные за искажение развития, и дающие, как результат, наблюдаемые симптомы.

К восьмидесятым годам многие исследователи пришли к осознанию, что экспериментальное изучение базовых психологических способностей, таких как язык, память и восприятие - в то же время крайне интересное и важное - не приведёт к объяснению социально-аффективных проблем, что имеют настолько центральное значение при синдроме аутизма (например, Фейн и др., 1986). Бедный язык, плохая память и плохое восприятие - всё это может вносить вклад в общие социальные нарушения. Однако тогда то же было бы в равной степени верно и для детей, страдающих умственной отсталостью без аутизма. Вопрос должен быть задан вновь: что нам нужно, чтобы объяснить аутизм?

Одним из выходов из дилеммы было более непосредственное изучение эмоций аутичных детей. Помимо прочего, Каннер исходно предположил, что аутизм - это нарушение аффективного контакта. Этому пути последовал, к примеру, Петер Хобсон, обнаруживший, что у аутичных детей существенно нарушено распознавание эмоционального содержания выражений лиц, жестов и голосов (Хобсон, 1986a, 1986b). Другим решением было подробное изучение затруднений в вербальном и невербальном языке с целью более точно установить, что делает коммуникацию столь необычной у аутичных индивидов всех уровней способностей. Это направление исследований было продолжено, например, Балтаксом (1977), и с тех пор стимулировано также и многими другими работами. Как результат, мы теперь имеем возрастающий объём эмпирических фактов, относящихся к прагматическим дефицитам у аутичных детей. Третьим подходом являлось подробное изучение социального взаимодействия аутичных детей. Существовала очевидная необходимость определить, что делает их аффективный контакт в обыденных социальных ситуациях столь аномальным. Исследователи, такие как Сигман и её коллеги (1986, 1987), обратили внимание на качество социального взаимодействия у совсем маленьких аутичных детей и обнаружили весьма специфичные трудности в поведении, связанном с разделением внимания. Например, похоже, что аутичные дети много реже, чем другие дети, спонтанно приносили или показывали игрушку другому лицу.

Рост работы по социальным и аффективным проблемам у аутичных детей расширил наши познания до ранее неизведанных областей. Однако до сих пор импульс до фокусировки внимания на "модели психического" не доходил. Правда, мы теперь лучше знали, ЧТО нуждается в объяснении, но мы не продвигались дальше в том, КАК это объяснить. Когнитивная психология обеспечила инструментарий, но только теперь она была готова предоставить достаточно детальные рамки для прогресса в разработке теорий. Во многих областях, включая психологию животных, психолингвистику и психологию развития теории предлагались, не только для классических проблем этих предметов, но и в рамках феномена построения теорий как такового.

Для когнитивных психологов давно было очевидно, что приобретаемые разумным существом знания и навыки зависят от структур и систем мышления, которые до определённой степени должны быть врождёнными. Эти системы содействуют обучению и организации изученного таким образом, что знания могут применяться гибко. Кармилофф-Смит (1988) в недавнем обзоре своей работы дала много примеров теоретизирования у детей. У них, например, имеются уверенные понятия о механике (при попытке сбалансировать блоки), а также есть идеи о синтаксических структурах. Так, маленький ребёнок делает такую занятную ошибку - произносит "he goed" взамен "he went", преимущественно из-за осознания правила образования прошедшего времени в английском языке (слово плюс -ed). Более того, Кармилофф-Смит показала, что сила теории такова, что дети игнорируют не подчиняющиеся ей данные (родители говорят "he went") или даже изобретают несуществующие данные. С помощью теории дети могут связывать новые и старые факты и делать обобщения от одного изученного куска к другим. Эти теории часто примитивны, но они представляют собой работающие системы и способны модифицироваться и развиваться, в точности как научные теории.

Когда Кэри (1985) подвела итоги её работы со спонтанными концепциями детей, относящимися к людям, животным и живым объектам в целом, она заключила, что к десятилетнему возрасту у детей есть приемлемо похожие на взрослые теории (наивной) биологии. Однако, что удивительно, уже к возрасту 5-ти лет у них есть ясные теории (наивной) психологии. Они думают и говорят о состоянии сознания и выказывают большую склонность к объяснению поведения в терминах лежащих в основе намерений. Рано развитое предпочтение психологизирования богато задокументировано в недавнем обзоре Миллера и Алоиза (1989). Взрослыми мы также любим объяснять, что делают другие люди, что делают животные и даже что делают машины в терминах психологических мотивов. Мы обнаруживаем себя ругающими тупые компьютеры и обвиняющими машины, что "настроены против нас". Конечно, приписывание намерений машинам - только случайный ляп, ошибочное приложение деятельности, широко распространённой и фундаментальной при всех наших социальных взаимодействиях. Нет сомнений, что мы используем наработки народной психологии для объяснения психической деятельности (Рипс & Конрад, 1989).

По иронии, интерес к построению модели психического возник не в психологии людей, а при изучении интеллекта приматов. В 1978 г. Премак и Вудраф опубликовали новаторскую статью, озаглавленную "Способны ли шимпанзе к построению модели психического?". В некоторых из наиболее очаровательных работ, о которых сообщалось в этой статье, проводилось исследование очень "человеческой" характеристики, а именно - способности обманывать. Представленные данные базировались на остроумных экспериментах, в которых животные учились распознавать содержателей, выступающих как "хорошие" и "плохие". Вопрос был в том, насколько далеко зайдут животные, активно помогая "хорошему" и препятствуя "плохому", в критический момент. Будут ли они, например, в состоянии выработать понимание, знает ли "плохой" содержатель, что закрытый ящик содержит еду? Могут ли его обманывать? Чтобы успешно кого-то обмануть, необходимо принять во внимание, что этот человек знает или что он не знает. Это именно то, что позволяет делать построение модели психического.

Построение модели психического позволяет "читать мысли". То есть, можно вывести чьё-либо психическое состояние на основе таких неосязаемых, однако повседневных понятий, как УБЕЖДЕНИЯ и ЖЕЛАНИЯ. Очевидно, мы не всегда успешны в нашей наивной психологизации. В самом деле, мы часто судим о других на основе ошибочных представлений о мотивах и можем неверно интерпретировать также и наши собственные мотивы. Тем не менее, разница между успешной и неуспешной "психологизацией", используя введённый Джоном Мортоном (1986) термин, пренебрежима, если мы рассмотрим противоположность, а именно - попытки объяснить кому-либо поведение на основе (физического) положения дел. Рассмотрим пример: Клэр неохотно отменяет встречу и решает в понедельник остаться дома "из-за забастовки водителей". Подразумевает ли это объяснение, будто мы верим, что забастовка водителей физически ответственна за поведение Клэр? Конечно нет, при любом разумном представлении о физических причинах и эффектах. В действительности эта фраза - лишь сокращённое изложение выводов, основанных на очень активной психологизации. Решение Клэр объясняется тем фактом, что она УБЕЖДЕНА, что забастовка будет, и тем фактом, что она ХОЧЕТ избежать простаивания в дорожных пробках. Это объяснение не имеет никакого отношения к физическому состоянию дел в мире. Оно не зависит от того, будет ли забастовка в действительности. Наше объяснение решения Клэр остаться дома представляет собой пример прочтения мыслей и ещё будет действенно, даже если без ведома Клэр забастовка будет неожиданно отменена.

Философ Деннет (1978) в комментарии к статье Премака и Вудрафа указал, что лакмусовой бумажкой для существования построения "модели психического" у приматов, а также у людей, будет демонстрация приписывания ложных убеждённостей. Убеждённость Клэр в реальности забастовки тогда, когда в действительности она неожиданно отменена, - ложная убеждённость. Реальность и имеющееся в психике представление о реальности расходятся. Это не должно нас смущать. Напротив, теперь у нас есть основания для обсуждения вопроса "психологического" теста: будет ли друг Клэр Линда (одна из собиравшихся на встречу во время ланча), владеющая конфиденциальной информацией, что забастовку отменят, звонить ей, чтобы сказать об этом? Если да, то мы можем объяснить почему: Линда очень хочет увидеть Клэр. Она также сознаёт ошибочность нынешних представлений Клэр и последствия этого. На основе этого она может сделать вывод, что Клэр останется дома, не имея на то необходимости. Поэтому Линда проинформирует Клэр. При построении модели психического эти сложные соображения не только возможны, но и делаются с детской лёгкостью. С этим построением психические состояния вроде убеждённостей прослеживаются при изменении обстоятельств и принимаются во внимание, когда мы предсказываем и объясняем поведение.

Покуда продолжались дебаты о том, есть или нет у шимпанзе построение модели психического, Уиммер и Пернер (1983) задались вопросом, в каком возрасте маленькие люди впервые показывают неоспоримые свидетельства такого построения. Они ограничились хорошо контролируемым примером, используя историю, которая могла разыгрываться с помощью марионеток. Используя лакмусовую бумажку - тест, требовавший приписывания ложных убеждённостей - они нашли, что построение находится за гранью компетенции детей до возраста трёх лет. Однако около четырёх ВСЕ дети становятся весьма компетентными в прогнозировании поведения на основе ложных убеждённостей и более того - в возрасте между 6-ю и 8-ю они начинают проявлять способность принимать во внимание убеждённости о ложных убеждённостях (Пернер & Уиммер, 1985). Отсюда остаётся маленький шаг до полностью развитого построения модели психического, что позволяет нам понимать такие запутанные проблемы как: "Ясно, пухленькая Пет тайно влюблена в Дэвида - с которым она обращается грубо - и который думает, что он любит красивую, но беспомощную Лауру"; или "Агент 007 службы МИ-5 получает ложное сообщение, что его партнёр перешёл на другую сторону, и, следовательно, считает, что враг теперь знает его скрытую сущность". Легко видеть, что такие проблемы, понятные отнюдь не только немногим искушённым, представляют собой материал мыльных опер и популярных романов.

Статья Уиммера и Пернера (1983) легла на мой стол после того, как я какое-то время интересовалась, как применить озарение Премака и его коллег к изучению аутичных детей. Я была восхищена, поскольку яркая характеристика аутичных людей с нормальным интеллектом - их неспособность обманывать и их обезоруживающая невинность в социальных контактах. Теперь, внезапно, возникла парадигма, которая могла быть применена к исследованию аутичных детей с точки зрения изучения понимания ими таких обычных социальных навыков как ложь, поддразнивание, лесть - всех, что кажутся находящимися за пределами их компетенции. В то время мне казалось, что аутичные дети с умственным возрастом три года и выше должны легко проходить тест Уиммера и Пернера на ложную убеждённость. С другой стороны, я ожидала затруднений даже от наиболее способных детей, когда дойдёт до более сложных и запутанных тестовых заданий. Тогда идея заключалась просто в том, чтобы увидеть, до какой степени умственная отсталость сама по себе, а не аутизм, может объяснить социальную наивность аутичных людей. По этим соображениям, очевидно, должны были быть протестированы и другие дети с особенностями, неаутичные, так же как маленькие обычные и аутичные дети. Очевидной контрольной группой явились дети с синдромом Дауна.

Как раз в это время произошли два удачных события. Первым было то, что Саймон Барон-Коэн только что защитил свою диссертацию, целью которой было исследование самопонимания аутичных детей, для степени Ph.D. Он немедленно загорелся энтузиазмом провести эксперимент Уиммера и Пернера, слегка адаптированный, с аутичными детьми, обычными детьми и детьми с синдромом Дауна. Он оказался отличным экспериментатором и собрал поистине поразительные результаты: что способные и более взрослые аутичные дети терпели неудачу с простой задачей на ложную убеждённость, с которой дети от трёх до четырёх лет и дети с синдромом Дауна справлялись с лёгкостью. Мой собственный скептицизм был таков, что я должна была засвидетельствовать эксперимент, прежде чем окончательно в него поверить!

Второй удачей был огромный теоретический вклад Алана Лесли, точно вслед за этим сформулировавшего первый набросок новой теории когнитивного развития. Интерес к аутизму захватил Алана Лесли благодаря регулярным дискуссиям на семинарах нашего Отделения, которые вёл Джон Мортон. Тема аутизма обсуждалась там со многих различных точек зрения - с когнитивной, с нейропсихологической, развития и лингвистики. Что теперь и впрямь захватило воображение Алана Лесли, так это созвездие некоторых типичных, но до сих пор не особенно замечавшихся черт аутизма: отсутствие ролевой игры, отсутствие иронии и отсутствие хитрости. Это были способности именно того рода, которые он желал связать воедино для случая нормального развития. Возможность, что все они могут быть специфическим образом нарушены, вела его к применению его теории к аутизму. Для начала, неудачи аутичных детей с задачами на ложную убеждённость действительно могли предсказываться этой теорией.

Тем временем в другой научной дисциплине, а именно в лингвистике, захватывающая когнитивная теория была разработана Дэном Спербером и Дейдр Уилсон (1986). В этой теории, теории релевантности, делалась попытка объяснить, как возможна коммуникация между людьми. Поскольку аутизм в целом ассоциирован с расстройством коммуникации, и поскольку ограниченное и буквальное понимание - один их важнейших симптомов, теория релевантности имела очевидное приложение к аутизму. В теории релевантности за отправную точку принимается идея, что нормальные когнитивные процессы ответственны за анализ затрат/выгод. Лежащие в основе психические механизмы настроены таким образом, что ищется получение максимально возможного эффекта ценой минимально возможных затрат. Этот принцип позволяет объяснить факт, необъяснимый с любой другой точки зрения - что мы можем понять, что люди "действительно" имеют в виду, когда они говорят с нами или посылают нам некоторые невербальные сигналы. В теории предполагается, что чтобы полностью постичь подразумевавшееся значение сказанного - не только его буквальный смысл - слушатель должен, среди прочего, вычислить намерения говорящего. Преднамеренный косой взгляд, к примеру, означает совсем разное в различных контекстах, с интерпретацией чего мы, очевидно, проблем не имеем. Намерение является, конечно, классическим примером психического состояния, и видно, что вычисление психических состояний - жизненно важная часть процесса понимания. Имеется тесная связь с построением модели психического, так как заключения о психическом состоянии говорящего и слушающего, согласно объяснению успешной коммуникации, - жизненно важные компоненты.

С этими современными разработками во взаимосвязанных, но различных дисциплинах, и с этим созвездием коллег и в самом деле можно говорить о хорошей фортуне. Так, вся цепочка совпавших обстоятельств привела к новому подходу к аутизму. Однако действительно ли оправданно говорить о работах по модели психического как о новом подходе, как о новой точке зрения, начинающей менять наше понимание этого расстройства? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо подвести итоги основных экспериментов и посмотреть, какие именно выводы они позволяют нам сделать. Поэтому я вкратце опишу эксперимент, ведущий происхождение от примера Уиммера и Пернера, а затем подведу итог некоторых других экспериментов, возникающих из применения теории метарепрезентаций Лесли. Эта теория полностью описана в другом месте (Лесли, 1987, 1988a,b; Лесли & Фрит, в печати). Достаточно сказать, что метарепрезентации связаны со способностью дистанцировать себя от наших восприятий и памяти. Это дистанцирование достигается путём формирования нового слоя представлений второго порядка, что представляют представления первого порядка. Это различие эквивалентно разнице между "восприятием чего-либо" и "знанием о восприятии чего-либо".

Представления второго порядка имеют решающее значение для воображения и притворства, для сложных социальных отношений, требующих построения модели психического, и также для понимания намерений, стоящих за всякой коммуникацией. Поэтому если в формировании и использовании метарепрезентаций происходит сбой, также будет происходить сбой и в работе воображения, в двухстороннем социальном взаимодействии, и в вербальной и невербальной коммуникации. Это созвездие проблемных областей - конечно же, триада нарушений Винг (1988a; 1988b). Это та триада, которая одна является общей для всего спектра аутических расстройств и отличает детей с особенностями, имеющих социальные нарушения, от не имеющих социальных нарушений (Винг & Гоулд, 1979). Есть основания предполагать, что способность к формированию метарепрезентаций идёт от врождённого когнитивного механизма, имеющегося в распоряжении именно для этой цели. Если этот механизм связан со специфическими процессами в головном мозге, то мы можем предположить, что описанная аномалия в оперировании именно такими процессами ответственна за триаду нарушений. Это будет способ связать биологическую причину с поведенческими симптомами аутизма через когнитивный процесс (Фрит, 1988).

Прорыв в таком случае состоит не в демонстрации ещё одного дефицита у аутичных детей, пусть и интересного, но в предоставлении связи между ранее не связывавшимися нарушениями и в предположении о специфической дисфункции в единичном механизме. Помимо и сверх этих теоретически важных достижений имеется также достижение в нашем понимании социально-аффективных и коммуникативных нарушений, которые так очевидны для любого, кто находится в близком контакте с аутичным человеком. Концепция модели психического позволяет нам взглянуть на аутизм как на разновидность слепоты - слепоту психики, то есть неспособность представлять себе состояния психики и саму психику. С другой стороны, концепция также позволяет нам понять нашу собственную склонность полагать, что наше психическое состояние само собой разумеющимся образом объясняет наше поведение. Откуда произошла эта склонность и почему она существует? На эти вопросы ответа пока нет, однако начало положено. Множество увлекательных идей насчёт психологии человека и животных недавно было объединено в томе Байма и Уитена (1988). Хэмфри (1984) в эссе, посвящённом сознанию, живо обсуждал, что с эволюционной точки зрения означает НЕ иметь слепоты психики.

"Если я спрошу себя, ПОЧЕМУ я делаю нечто, мой ответ как будто не будет оформлен в осознанных психологических терминах: я делаю это ПОТОМУ, что сознаю это, или это исходит изнутри меня. «Почему я заглядываю в кладовую? Потому что я чувствую голод… Почему я поднимаю правую руку? Потому что я хочу… Почему я нюхаю эту розу? Потому что мне нравится её запах…»" (Хэмпфри подходит к предположению.) "Итак, когда-то было время, когда животные–предки человека не имели сознания. Это не означает, что этим животным не хватало мозгов. Они, несомненно, являлись сообразительными, умными созданиями, чьи внутренние механизмы контроля во многих отношениях были равны нашим собственным. Но это означает, что у них не было способа заглянуть внутрь этого механизма. Они обладали умными мозгами, но пустыми сознаниями" (стр. 48).

ЭКСПЕРИМЕНТ САЛЛИ-ЭНН
Первый эксперимент (Барон-Коэн, Лесли & Фрит, 1985), озаглавленный "Есть ли у аутичных детей построение модели психического?" сам по себе полезен и представляет прямую иллюстрацию того, что мы подразумеваем под моделью психического и почему приписывание ложных убеждённостей должно быть критической проверкой обладания или не обладания зачатками такого построения.

Выглядит он так: у Салли есть корзинка, у Энн - коробка. Салли кладёт в свою корзинку разноцветный шарик. Она выходит прогуляться. (Салли исчезает со сцены под стол.) Теперь Энн - озорница Энн - достаёт шарик из корзинки и кладёт его в свою коробку. Настало время Салли возвратиться с прогулки. Сейчас она хочет поиграть со своим шариком. Где будет Салли искать шарик? (Это критический вопрос теста. Затем следуют два контрольных вопроса, а именно, куда Салли положила её шарик в начале? и где шарик в действительности?)

Чтобы ответить на критический вопрос правильно: Салли будет искать в корзинке - необходимо следить за психическим состоянием Салли, а не только за реальным положением дел. Верно, что разноцветный шарик теперь в коробке, но Салли этого не знает, потому что отсутствовала, когда шарик был спрятан в новом месте. Ясно, что соответствующее психическое состояние Салли представляет собой ложную убеждённость. Обычный ребёнок между тремя и четырьмя годами не испытывает затруднений с приписыванием ложной убеждённости кому-то ещё. В повседневной жизни дети часто что-то прячут и испытывают восторг, когда другой ребёнок ищет в старом месте. Они знают об обманывании людей. Конечно, это именно то, что аутичные дети в реальной жизни не делают. В нашем эксперименте они также вели себя совершенно иначе, чем обычные дети и дети с синдромом Дауна.

Аутичные дети, то есть около 80% от группы способных детей, тестировавшихся первоначально, систематически указывали на ошибочное место. Они указывали на коробку Энн, где спрятанный объект находился в действительности, а не на корзинку Салли, где, согласно убеждению Салли, он должен был быть. Эти дети имели средний невербальный психологический возраст около 9-ти и вербальный психологический возраст около 5-ти лет. Хотя они верно вспоминали, куда Салли сама положила шарик, и хотя они полностью признавали, что Салли не присутствовала, когда Энн спрятала шарик в другом месте, они, тем не менее, ожидали, что Салли сразу будет искать в новом месте. Когда в некоторых более поздних экспериментах, где Салли и Энн подменяли реальные люди, а шарик заменяла монета, им разными способами задавали вопрос, они поступали в точности так же (Лесли & Фрит, 1989). Например, на вопрос "где, думает Салли, находится шарик?" давался неверный ответ, то есть такой, будто Салли была свидетельницей перемещения. Также на вопрос "знает ли Салли, где шарик теперь?" давался неверный ответ "да". В сущности, мы пришли к выводу, что значения слов "знать" и "верить" должны быть полностью темны для аутичных детей.

ЭКСПЕРИМЕНТ С ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЯМИ КАРТИНОК
Когда обнаружена такая поразительная разница между группами, полагаться на единственный пример опасно. К тому же мы хотели иметь метод, который не зависит в столь значительной степени от понимания критического вопроса теста. Существовал и ещё один пункт, который мы хотели прояснить. Что если аутичным детям просто не удавалось собрать несколько фактов в логическую последовательность так, чтобы суметь прийти к верному выводу? "Если Салли не видела перемещения, то она не может знать о нём" - сорт вывода, который должен делаться вполне отдельно от понимания убеждённости.

Ясно, что если мы хотим показать, что концепция убеждённости действительно выявляет причину затруднений, то мы должны исключить проблему с логическим выводом. Мы попытались сделать это путём установления определённых контрольных ситуаций. Мы составили последовательности картинок, располагающихся по порядку в силу психического состояния протагониста (очень похоже на историю Салли-Энн) и сравнили их с последовательностями картинок, располагающихся по порядку в силу физико-механических причин, а также в силу хорошо известных социальных рутин. Задача и материалы полностью описаны у Барона-Коэна и др. (1986).

Суть задачи состояла в размещении четырёх картинок каждой истории в правильном порядке "так, чтобы получилась история". Первая картинка помещалась на место, а остальные три демонстративным образом перемешивались. Ребёнок затем должен был укомплектовать последовательность в верном порядке, после чего его просили "рассказать историю".

Чувствительным параметром измерений было среднее число корректных размещений последовательности. Результат для интересующего вопроса состоял в том, что аутичные дети достигали почти 100% успеха с механически-причинными последовательностями, но лишь случайных удач - с последовательностями с психическими состояниями. В случае обычных 5-летних детей из контрольной группы структура оказалась прямо противоположной и лучше всего им давались истории на психические состояния. Теперь мы можем предположить, что неудачи аутичных детей с концепцией психических состояний специфичны в том смысле, что эти неудачи происходили не из-за общей проблемы с логическими выводами. Помимо прочего, необходимо также сделать вывод из тех ситуаций, при которых приписывание психического состояния не вовлекалось и в которых аутичные дети преуспевали.

Это утверждение усиливается результатами, полученными из историй, рассказанных детьми после того, как они разложили картинки по порядку. Формулировки с терминами, относящимися к психическим состояниям (например, "знать", "думать", "верить") редко использовались аутичными детьми, то есть такие термины встречались лишь в 20% повествований, тогда как у маленьких обычных детей и детей с синдромом Дауна они встречались приблизительно в 80% повествований. С другой стороны, формулировки, использовавшиеся аутичными детьми для описания механически-причинных историй, часто были достаточно сложны, чтобы включать речевые обороты (например, "потому что", "сделанный").

ЭКСПЕРИМЕНТ С УПАКОВКОЙ ДЛЯ СЛАДОСТЕЙ
Джозеф Пернер, первоначально придумавший пример с ложной убеждённостью, на котором базировался эксперимент Салли-Энн, предложил другой поразительно простой пример, в котором ребёнок должен приписывать ложную убеждённость самому себе, а также другому лицу. И вновь, к нашей удаче, оказалось возможным сотрудничество (Пернер, Фрит, Лесли & Ликам, в печати). Эксперимент с упаковкой для сладостей основывался на том факте, что британские дети хорошо знакомы с типичными цветами, формами и представлением широко известных марок сладостей. В самом деле, при показе упаковок все опрашиваемые дети, включая аутичных, говорили, содержат ли они "шарики в глазури" или "конфеты". После этого вопроса экспериментатор открывал упаковку, так что обнаруживалось, что в ней находится только неинтересный маленький карандаш. Крышка вновь закрывалась, и детей опять спрашивали, что содержится в упаковке ("карандаш"). Теперь наступал черёд небольшого инцидента, когда появлялся второй экспериментатор, объявляя, что к тестированию готов следующий ребёнок. В этот момент ребёнку говорили: твой друг (Джонни) будет следующим. Он не видел этой коробки. Когда он войдёт, я возьму коробку, как только что, и спрошу: что там? Что скажет Джонни?

Ответ - принимая во внимание незнание Джонни - должен быть "шарики" или "конфеты". Однако ответ большинства аутичных детей был "карандаш". Этот ответ отражает их собственное знание и также отражает реальность. Однако в нём не делается допущений, что у кого-то другое состояние знаний. Вновь мы должны заключить, что аутичные дети ведут себя так, будто не учитывают оценки психических состояний в своих выводах и, следовательно, можно сказать, что они не владеют построением модели психического и не используют его.

ЭКСПЕРИМЕНТ С КИВАЮЩЕЙ И МАШУЩЕЙ КРЫЛЬЯМИ ПЧЕЛОЙ
В этом эксперименте, также описанном Пернером и др. (в печати) мы задались вопросом, будут ли аутичные дети делиться пропущенным отрывком информации, который они узнали, с кем-нибудь, кто его не знает. Чтобы вычислить, что следует сказать, требуется построение модели психического. В соответствии с принципом уместности будет неверным сообщить информацию, которой другой человек уже владеет. Эксперимент вращался вокруг демонстрации явно интересной и новой игрушки - механической пчелы. Пчела может выполнять два отдельных действия: махать крыльями и кивать головой. Экспериментатор показывает игрушку ребёнку и другому экспериментатору, претендующему на сильную заинтересованность в том, чтобы узнать, "что пчела может делать". Первый экспериментатор демонстрирует, как пчела машет крыльями. Естественно, если не ребёнок, так второй экспериментатор с соответствующим восторгом это приветствует. Затем первый экспериментатор заводит разговор о том, что пчела может и "ещё кое-что". Ровно в этот момент второй экспериментатор под предлогом покидает комнату, говоря: "Подождите меня, я вернусь через минуту". Первый экспериментатор, однако, не ждёт, а немедленно приступает к показу следующего действия, а именно, как пчела кивает головой. Затем второй экспериментатор возвращается и, осознав, что она пришла слишком поздно, поворачивается прямо к ребёнку и спрашивает: "Что может делать пчела?"

Прагматически верный ответ, который даётся обычным ребёнком от 3-х до 4-х лет, состоит в упоминании действия, которое спрашивающей пропущено. Ребёнок, конечно, может упомянуть оба действия, но кивание, о котором в действительности хочет узнать задавшая вопрос (выводится на основании того, что она не видела его), должно упоминаться первым. Мы испробовали множество различных ситуаций, с разными игрушками и разными типами пропущенной информации, чтобы исключить случайность в результатах. Что мы обнаружили у аутичных детей, так это крайнюю нереалистичность ответов. То есть, на одном испытании могло казаться, что они подходящим образом дают пропущенную информацию, на другом они повторяли информацию, которая уже была известна. Фактически такая структура означает, что в своих ответах на вопросы они систематически не руководствовались рассмотрением психического состояния спрашивавшей.

ЧТО МОДЕЛЬ ПСИХИЧЕСКОГО ОЗНАЧАЕТ ДЛЯ КОММУНИКАЦИИ
Эксперимент с кивающей и машущей крыльями пчелой даёт связь между отсутствием построения модели психического и особыми неудачами в коммуникации у аутичных людей. Неудачи в коммуникации у аутичных детей не означают полного провала. В конце концов, аутичные люди легко отвечают на вопросы, ответы на которые они знают, и, кроме того, существуют те, кто с удовольствием рассказывает о каждой детали, связанной с их специальными интересами. Мы теперь можем быть более точны относительно природы неудач с коммуникацией, что так характерны даже для одарённых аутичных людей.

Коммуникация в полном смысле включает принятие во внимание психических состояний. В примере с демонстрацией механической пчелы для коммуникации нужно принять во внимание, что спрашивающая уже знает и что ей не известно. Подходящий ответ должен содержать информацию, которой задавшая вопрос не владеет. Возьмём, к примеру, тривиальный вопрос: "Можете ли вы сказать мне, сколько времени?" Подходящий ответ здесь не "да, могу", а "время сейчас…" Мы знаем, что сказать, потому что автоматически руководствуемся принципом уместности. Другими словами, мы вычисляем, что спрашивающий хочет узнать время и поэтому задаёт вопрос. Мы исключаем возможность, что спрашивающий уже знает время. Так что если он ответит на нашу фразу о времени "но я только хотел узнать, можете ли вы сказать время", мы расценим это как шутку.

В случае аутичного человека такие невольные "шутки" могут встречаться довольно часто, и они могут идти с обеих сторон, поскольку партнёр аутичного человека по разговору часто имеет весьма ошибочные представления о том, что он спрашивает и о чём говорит. Джоном, который впервые очутился в школьном лагере, руководили при приёме душа и сказали: "Не клади шампунь на голову". Результат: он взял бутылку и установил её балансировать на голове! Взамен гладкой работы согласно принципу уместности происходят постоянные заминки, при последующем анализе которых обнаруживается, что коммуникация не основывалась на разделении предположений. Аутичный мальчик при первой встрече спросил своего речевого терапевта Маурин Ааронс: "Вы замечаете какие-нибудь изменения во мне?" Оказалось, этот вопрос относился к тому, что недавно он сделал стрижку. Конечно, совершенно не подходит задавать такой вопрос человеку, который прежде его не видел. Этот вид ошибки может помочь осознать, чем именно мышление сообразительного аутичного ребёнка отличается от мышления обычного ребёнка.

В то время как новая информация аутичным человеком спонтанно не предоставляется, старая информация повторяется без необходимости. Первый пункт имеет то практическое следствие, что надо не полагаться на то, что аутичный человек сообщит важную информацию, а делать взамен систематические проверки. Будет мудро полагать, что аутичные люди неосознанно ведут себя так, будто каждый знает ровно то же, что знают они, и как если бы то, что люди знают, в точности отражало окружающий мир. Такое ожидание было бы полезно для эксперимента с упаковкой для сладостей, чтобы объяснить, почему ребёнок отвечает так, как будто убеждён, что следующий ребёнок ЗНАЕТ, что в коробке находится карандаш. Второй пункт имеет то практическое следствие, что помогает лучше понять, почему аутичные люди часто заняты ведением крайне утомительных, повторяющихся разговоров. Это происходит потому, что они не принимают во внимание, что партнёр уже знает информацию, и что обычно - из принципа уместности - о сообщении другому той же вещи вновь не беспокоятся. Демонстрация усталости, следовательно, не подходит для остановки монолога и нужны более прямые средства. Анализ языка и коммуникационной компетентности при аутизме дают много примеров, которые могут быть объяснены в рамках теории релевантности (уместности) Спербера и Уилсон (см. Фрит, 1989b).

Невербальное поведение аутичных детей также допускает анализ в терминах коммуникативной компетентности. Эттвуд, Фрит и Гермелин (1988) сообщали об экспериментальном и наблюдательном исследовании жестов рук у аутичных детей. В этом исследовании было найдено, что аутичные дети в состоянии хорошо понимать и спонтанно производить инструментальные жесты. Это такие жесты как "уйди", "тише" или "взгляни". Цель коммуникации в том, чтобы вызвать прямое изменение в поведении.

Экспрессивные жесты совершенно другие. Они несут, например, такие послания как "я смущён" или "я тебя люблю". Цель экспрессивных жестов в основном не в вызывании изменений в поведении, а в вызывании перемен в психическом состоянии. В первую очередь, однако, они выражают душевное состояние и выражают его, чувства относительно чего-либо или кого-либо, вполне умышленно. Этим они очень сильно отличаются от инструментальных жестов, а также от непреднамеренно выдающего тайны языка тела. Если аутичным детям недостаёт построения модели психического, они не должны показывать умышленные экспрессивные жесты. Это в точности то, что мы нашли, по сильному контрасту с детьми с синдромом Дауна. Исследование жестов, следовательно, подчёркивает утверждение, что аутичные дети показывают неудачи в коммуникации тогда и только тогда, когда объектом коммуникации являются психические состояния. У них, похоже, нет желания коммуницировать просто ради сообщения о психическом состоянии или ради манипулирования психическим состоянием кого-то ещё. Они показывают прекрасную способность и мотивацию к коммуникации, если она производится с инструментальной целью.

Как партнёрам аутичных людей, нам хорошо было бы адаптировать нашу повседневную модель психического к специальному случаю сознания аутичных людей. Мы можем, к примеру, взять за установку ожидание, что база поведения аутичных людей такова, будто их собственное психическое состояние является общим психическим состоянием. Если различий между психическими состояниями разных людей нет, то желание коммуницировать будет редуцировано. Однако, важно помнить, что в действительности база поведения аутичных людей не такая, поскольку иное означало бы сознавание психических состояний. Предположения об общности психических состояний могут делаться, осознанно или неосознанно, только тогда, когда есть концепция психических состояний. Экспериментальные данные делают это крайне сомнительным в случае аутичных людей. Скорее, создаётся впечатление, что отсутствие у них построения модели психического даже не позволяет им считать психические состояния существующими, не говоря уж о возможности их общности. Мой совет по адаптации - строго для практических целей, но я думаю, что нам легче адаптировать нашу собственную модель психического для нашего взаимодействия с аутичными людьми, чем натренировать их до формирования ими собственной гибкой модели психического.

ЧТО МОДЕЛЬ ПСИХИЧЕСКОГО ОЗНАЧАЕТ ДЛЯ СОЦИАЛЬНО-ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ОПЫТА
Полезно иметь иллюстрацию того, каким же образом приписывание другим убеждённостей являет собой автоматическую и эмоционально значимую деятельность. Это очень распространённая деятельность в нашей повседневной жизни, к примеру, когда мы обдумываем, огорчимся ли мы, если кто-то опоздает на встречу, и позволим ли мы кому-нибудь ещё узнать, что чувствуем огорчение. И это также основа нашего понимания пьес, романов и фильмов.

Сцена из хорошо известной голливудской комедии иллюстрирует важность приписывания убеждённостей в общем и понимания разных убеждённостей в частности. Сцена происходит в богатой гостиной. Мы видим висящий над камином портрет пожилой леди. Далее мы становимся свидетелями замены этого портрета на изображение гигантского белого кролика. Хозяйка дома и визитёр - который является психиатром - входят теперь в комнату. Психиатр видит картину и, конечно же, спрашивает у леди, что на ней изображено. Леди, не глядя на картину, отвечает, что это портрет её матери. Естественно, нелепый разговор обеспечен.

Зрители фильма понимают, что леди ошибочно считает, будто старый портрет всё ещё на месте, и что психиатр не знает, что там прежде БЫЛ портрет матери. Комедия опирается на осознание этих разных убеждённостей и вычисление их следствий.

Представьте, на что похоже не иметь никакой чёткой идеи о таких повседневных концепциях, как знание, мысли и убеждённость. На что это похоже - отсутствие таких концепций, как желания, воображение, чувства, хотение, воспоминания и восприятие? До сих пор мы эмпирически изучали только знания и убеждённости, и мы можем сказать, что осознанное понимание аутичными детьми этих психических состояний у них самих или у других не может считаться само собой разумеющимся. Вполне вероятно, что психические состояния других не будут также частью и их сознательного опыта. Конечно, нет сомнений, что у аутичных детей ЕСТЬ психические состояния. Но что вызывает сомнения - так это то, что они знают, что они у них есть.

Кратчайший способ описать социально-аффективные нарушения у аутичных людей - сказать, что им не хватает эмпатии. В этом легко увидеть результат отсутствия построения модели психического. Недостаток эмпатии по существу заключается в непринятии во внимание чьих-либо ещё реакций и чувств как эмоционально значимых событий. Теперь мы можем видеть причину этого тревожного симптома. Причина, как совершенно ясно, не в "холодности" или эмоциональной уплощённости, или в некоем отсутствии мотивации, а, в первую очередь, в неимении подходящей концепции эмоций. Аналогия со слепотой будет ближе, чем аналогия с эмоциональным расстройством. В то время как в норме мы "считываем" мысли других людей и зачастую можем точно спрогнозировать, как они будут реагировать или вести себя, аутичный человек в этом смысле "читать мысли" не может.

Голос, жесты, взгляды, выражения лица и более широкий контекст подобных навыков обычно содержит сигналы, которые выразительны для нас, потому что мы можем интерпретировать их в терминах их отношения к психическим состояниям. Для случая аутичных детей Хобсон (1986a,b) показал, что идентификация эмоциональных выражений у них нарушена в поразительной степени. С точки зрения первичной неспособности представлять себе психические состояния, включая эмоции, этого следует ожидать. Однако гипотеза когнитивной дисфункции позволяет нам сделать дальнейшее предсказание: если аутичные индивиды выучат смысл различных сигналов (улыбка означает радость и т.д.), они всё ещё не будут в состоянии понять, почему люди часто скрывают свои истинные эмоции и, к примеру, улыбаются, когда не радостны. При обычном социальном взаимодействии мы принимаем невербальные сигналы не более буквально, чем вербальные сообщения. Без учёта огромного контекста и без работающей модели психического будет трудно увидеть, как может достигаться успех в их различении.

Теперь также стало возможным ответить на некоторые трудные вопросы, относящиеся к моральному развитию аутичных детей и их способности судить, что правильно, а что нет. Если им недостаёт построения модели психического, им должно быть очень трудно составить какое-либо суждение, принимая во внимание намерения. Они не будут понимать "преступное намерение" или что "но она имела лишь добрые намерения". Ожидается, что аутичные люди будут судить о проступке по его немедленному эффекту, а не по его мотиву. Обман пониматься не будет, так же как, предположительно, и противоположное, а именно - хорошие намерения, стоящие за неприятным инцидентом. Эта область ещё по сути не затронута исследованиями, однако ясно, что они будут полезны для проверки предсказаний, сделанных с точки зрения теории модели психического.

Одним из важных развитий построения модели психического, которое ещё по сути не затронуто, является осознание ребёнком самого себя. В самосознании легко увидеть следствие осознания психики. Нет оснований проводить различие между способностями отображать психические состояния других людей и собственное. В случае, когда мы рассматриваем состояние нашей собственной психики, эта способность к отображению представляет собой самосознание. Знание, что мы знаем и думаем о наших собственных мыслях, - это достижение, предполагающее способность к обработке процессов высшего порядка. Здесь недостаточно представлять в сознании, что происходит в окружающем мире, но мы также должны представлять факт, что мы можем представить мир. Мы можем перефразировать знаменитое изречение Декарта: "Я мыслю - следовательно, я существую" следующим, намного менее элегантным образом: "Я знаю, что я думаю, следовательно, я есть я".

Из нашей гипотезы будет следовать, что у аутичного человека будет иметься отличное и нерефлективное ощущение себя. Это самоощущение будет преимущественно включать осознание себя как телесного объекта, но может не включать осознание себя как психического субъекта.

Одним важным следствием, которое на первый взгляд не очевидно, будут разрушительные провалы во специфического типа памяти. Следует ожидать отказов не во всех типах памяти, а лишь в том, который включает представление о себе, приобретающем опыт в определённое время в определённом месте. Пернер (в печати) указывает на важность этого типа памяти в развитии эмпирического знания и связывает его с концепцией автоноэтики Тулвинга (1985), то есть, самосознания, памяти. По Тулвингу одно дело - восстановление собранных фактов с помощью поиска по ассоциациям, и другое - воссоздание их с помощью рассмотрения собственного опыта. В первом случае можно, например, вспомнить, что Верона - город в северной Италии, с римской ареной, в другом случае - вспомнить пребывание в Вероне под раскалённым сверкающим солнцем и размышления о посещении арены. Пернер, однако, делает ещё одно различение. Он подчёркивает, что важно проводить различие между памятью о лично пережитых событиях (обычно называемой эпизодической памятью) и памятью о личном переживании события. Классическим литературным описанием воспоминания о личном переживании должно, безусловно, являться воспоминание о прошедшем Пруста. В своём знаменитом эпизоде с пирожным "Мадлен" Пруст выражает переживание переживания запомнившегося события.

Следуя логике утверждения, что аутизм ведёт к сбою самоосознания, мы можем предположить, что аутичные люди будут показывать проблемы с автоноэтической памятью. Хотя эта гипотеза ещё не проверялась, Баучер и Льюис (1989) сообщают некоторые интригующие результаты в её поддержку: очень способные аутичные дети, будучи в состоянии очень хорошо вспоминать подробности историй, терпели поразительную неудачу, когда их спрашивали "что вы делали, когда пришли ко мне?" Разницу можно объяснить, если допустить, что воспоминание о таких эпизодах прошлого обычно зависит от наличия кодирования события как личного переживания и от вспоминания о личном переживании события. Это кодирование может облегчаться при наличии во время формирования воспоминания доступа к репрезентации второго порядка своего психического состояния.

МЕТАРЕПРЕЗЕНТАЦИЯ И ПОСТРОЕНИЕ МОДЕЛИ ПСИХИЧЕСКОГО
Слабость или отсутствие построения модели психического могут очень точно объяснить множество разнообразных поведенческих симптомов аутизма, относящихся к социально-эмоциональным неудачам и коммуникативным неудачам, и я провела некоторой длины обзор этих объяснений и их практических следствий (Фрит, 1989a). Однако нам также нужно объяснить отсутствие построения модели психического.

В начале этой статьи я говорила о разных нитях, протянувшихся от различных областей исследований, которые внесли решающий вклад в наше новое понимание аутизма. Нить, которую я опускала до последнего, является, вероятно, наиболее важной. Это теория развития Алана Лесли - теория репрезентаций первого и второго порядков. Эта теория позволила предложить объяснение неудач аутичных детей в формировании и использовании модели психического. В ней также предлагается объяснение отказа аутичных детей от требующих воображения ролевых игр (Барон-Коэн, 1987).

Коротко говоря, репрезентации первого порядка - это то, что мозг делает с реальным положением дел в мире, а репрезентации второго порядка - то, что он делает с этими репрезентациями первого порядка. Репрезентации второго порядка, следовательно, на один шаг дальше от реальности и могут удерживаться одновременно с репрезентациями первого порядка. Таким образом, не существует противоречия между осознанием того, что чашка пуста и притворством (в игре), что она полна. Притворство, что пустая чашка полна, является примером мыслительного процесса, который будет невозможен без репрезентаций второго порядка.

Единичный и врождённый механизм, который, согласно Лесли, является существенной предпосылкой к развитию способности формировать репрезентации второго порядка - отделение репрезентаций первого порядка от их связи с реальным миром. Когда репрезентации первого порядка отделены, они могут свободно использоваться самыми различными путями и стать содержанием нашего внутреннего опыта. Можно предположить, что механизм отделения выходит из строя и что это - тот компонент, который мы искали, чтобы объяснить специфически аномальное социально-эмоциональное и коммуникативное развитие аутичных детей.

В теории Лесли предсказываются не только неудачи с задачами на построение модели психического, такими как тест Салли-Энн, которые в противном случае были бы совершенно неожиданны, но также описываются неудачи аутичных детей в следовании за воображаемым сюжетом при вымысле. Формирование и использование модели психического зависит не только от опыта людей и того, что они делают, но и решающим образом зависит от осознания психических состояний. Осознание психических состояний может быть достигнуто только с использованием репрезентаций второго порядка. Таким образом, реальное положение дел (разноцветный шарик в коробке) не противоречит убеждённости Салли (что шарик в корзинке). В теории также описывается склонность аутичных детей к буквальности, например, их неудачи в понимании и использовании иронии. Здесь вновь утверждение вроде "вы сегодня в хорошей форме" не противоречит установленному знанию, что человек, к которому оно адресовано, в действительности находится в состоянии похмелья и, следовательно, в особенно плохой форме. Во всех этих примерах можно видеть, что репрезентации второго порядка представляют собой мощный инструмент для обработки потенциально противоречивой информации.

Давайте вкратце рассмотрим, что включает в себя понимание того, что некто представляет, будто чашка наполнена и плюшевый медвежонок может отхлебнуть из неё чаю. Это не соответствует истинному положению дел, но соответствует воображению некто. Согласно такому взгляду, понимание притворства включает учёт психических состояний, и что в самом деле удивительно, так это то, что все обычные двухлетние дети понимают, когда другие притворяются. Пожалуй, менее удивительно, что эта способность находится в расцвете при полном построении модели психического, которая позволяет ребёнку манипулировать и, несомненно, получать выгоду от позиций, убеждений и чувств других людей по поводу разных вещей.

Может быть, первый признак примитивной модели психического есть даже раньше, чем мы думали до сих пор. Возможно, что поведение с "разделением внимания", показываемое некоторыми детьми в возрасте ещё до года, предполагает некоторое понимание психического состояния другого человека. Когда ребёнок без видимой причины смотрит на мать и одаривает её сияющей улыбкой, он, может быть, делает это "просто" чтобы показать ей свою любовь. Это будет пример преднамеренного экспрессивного жеста. Если это так, то недостаток связанного с "разделением внимания" поведения у маленьких аутичных детей, наблюдавшийся, к примеру, Сигман и её коллегами (обозревалось в 1987), попадает в точку: мы можем идентифицировать его как самый первый надёжный симптом аутизма, первый сигнал о неудачах в "чтении мыслей".

Сбой в механизме отделения будет очень простым объяснением "причины" триады нарушений. В реальности, однако, вопросы редко бывают простыми. Имеется много других направлений, на которых возможности метарепрезентации могут не дать эффекта, оказаться слабыми или порочными. Очень вероятно, что мы должны различать степени неудач. Это позволит нам описать то клиническое явление, что аутизм может, очевидно, быть лёгким у одних людей и тяжёлым у других. Ещё одна нуждающаяся в рассмотрении гипотеза - что лежащий в основе триады нарушений провал случается просто из-за чрезмерной задержки в развитии. Если бы это было так, то мы могли бы объяснить, почему небольшое количество более зрелых и высокоодарённых аутичных детей кажутся способными понимать притворство (Льюис & Баучер, 1989) и ложную убеждённость (Барон-Коэн, 1989). Возможно, что эти индивиды приобрели способность к формированию и использованию репрезентаций второго порядка в более позднем возрасте. Тем не менее, пропущен период развития, когда эта способность должна оказать надлежащее воздействие на потенциал формирования модели психического.

Ясно, что нужно проделать большую работу, прежде чем мы сможем выбрать между этими и другими вариантами. Тем не менее, перспектива хорошая, поскольку теория одновременно и достаточно сильна для проверки с помощью эмпирических данных и достаточно гибка для модифицирования по мере появления новой информации. Что особенно захватывает, так это то, что мы впервые можем предложить гипотезу когнитивной дисфункции, которая допускает связь с гипотезой о мозговой дисфункции. Пока мы не можем установить соответствие между специфическим поведением и процессами в мозгу, но мы уверены, что можем установить соответствие между поведением и глубоко лежащими когнитивными процессами. Идея о поддающемся идентификации биологическом механизме, который должен выходить из строя при аутизме, с учётом того, что есть поддающийся идентификации когнитивный механизм, узнать о выходе из строя которого мы можем, уже не является далёкой. Это лишь вопрос времени, до того как такие техники как ПЭТ-сканирование смогут быть применены тогда, когда субъект занят специально разработанными задачами на построение "модели психического". Когда это произойдёт, мы сможем увидеть, какие зоны мозга наиболее активны, когда сознание занято размышлением о размышлении. В этом непостижимом зеркале мы сможем увидеть не только более глубокое понимание аутизма, но и лучшее понимание нас самих.

БЛАГОДАРНОСТИ
Я счастлива поблагодарить Криса Фрита, Алана Лесли, Франческу Хаппе и Саймона Барона-Коэна за их критическое прочтение этой главы и ценные предложения.

ССЫЛКИ
Attwood, A., Frith, U., & Hermelin, B. (1988). The understanding and use of interpersonal gestures by autistic and Down"s Syndrome children. Journal of Autism and Developmental Disorders, 18 , 241-257.
Baltaxe, C.A.M. (1977). Pragmatic deficits in the language of autistic adolescents. Journal of Pediatric Psychology, 2 , 176-180.
Baron-Cohen, S. (1987). Autism and symbolic play. British Journal of Developmental Psychology, 5 , 139-148.
Baron-Cohen, S. (1989). The autistic child"s theory of mind: a case of specific developmental delay. , 285-297.
Baron-Cohen, S., Leslie, A.M., & Frith U. (1985). Does the autistic child have a "theory of mind"? Cognition, 21 , 37-46.
Baron-Cohen, S., Leslie, A.M., & Frith U. (1986). Mechanical, behavioural and intentional understanding of picture stories in autistic children. , 113-125.
Boucher, J., & Lewis, V. (1989). Memory impairments and communication in relatively able autistic children. Journal of Child Psychology and Psychiatry, 30 , 99-122.
Byrne, R., & Whiten, A. (1988). The Machiavellian Ape.
Carey, S. (1985). Conceptual change in childhood. Cambrige, MA: MIT press.
Dennett, D.C. (1978). Belief about belief. Behavioural and Brain Sciences, 4 , 568-570.
Fein, D., Pennington, P., Markovitz, P., Braverman, M., & Waterhouse, L. (1986). Toward a neuropsychological model of infantile autism: are the social deficits primary? Journal of the American Academy of Child Psychiatry, 24 , 198-212.
Frith, U. (1988). Autism: possible clues to the underlying pathology: Psychological Facts. In L. Wing (Ed.), . London: Gaskell, Royal College of Psychiatrics.
Frith, U. (1989a). Autism: Explaining the enigma. Oxford: Blackwell.
Frith, U. (1989b). A new look at language and communication in autism. British Journal of Disorders of Communication, 24 , 123-150.
Hermelin, B., & O"Connor, N. (1970). Psychological experiments with autistic children. Oxford: Pergamon Press.
Hobson, R.P. (1986a). The autistic child"s appraisal of expressions of emotion. , 321-342.
Hobson, R.P. (1986b). The autistic child"s appraisal of expressions of emotion: a further study. Journal of Child Psychology and Psychiatry, 27 , 671-680.
Humphrey, N. (1984). Consciousness Regained: Chapters in the Development of Mind. Oxford: Oxford University Press.
Karmiloff-Smith, A. (1988). The child is a theoretician, not an inductivist. Mind and Language, 3 , 183-195.
Leslie, A.M. (1987). Pretence and representation: the origins of "theory of mind". Psychological Review, 94 , 412-426.
Leslie, A.M. (1988a). Some implications of pretence for mechanisms underlying the child"s theory of mind. In J. Astington, P. Harris, & D. Olson (Eds.), Developing Theories of Mind . Cambridge: Cambridge University Press.
Leslie, A.M. (1988b). The necessity of illusion: perception and thought in infancy. In L. Weiskrantz, (Ed.), Thought without language . Oxford: Oxford University Press.
Leslie, A.M., & Frith, U. (1988). Autistic children"s understanding of seeing, knowing and believing. British Journal of Developmental Psychology, 4 , 315-324.
Leslie, A.M., & Frith, U. (1989). Prospects for a neuropsychology of autism: Hobson"s choice. Psychological Review (in press).
Lewis, V., & Boucher, J. (1988). Spontaneous, instructed and elicited play in relatively able autistic children. British Journal of Developmental Psychology, 6 , 325-339.
Miller, P.H., & Aloise, P.A. (1989). Young children"s understanding of the psychological causes of behaviour: a review. Child Development, 60 , 257-285.
Morton, J. (1986). Developmental continency modelling. In P.L.C. Van Geert (Ed.), Theory Building in Developmental Psychology . North Holland: Elsevier.
Perner, J., Frith, U., Leslie, A.M., & Leekam, S. (1989). Exploration of the autistic child"s theory of mind: knowledge, belief and communication. Child Development (in press).
Perner, J. (1989). Experimental awareness and children"s episodic memory. In W. Schneider & F.E. Weinert (Eds.), Interactions among Aptitudes, Strategies and Knowledge in Cognitive Performance . New York: Springer Verlag.
Rips, L.J., & Conrad, F.G. (1989). Folk psychology of mental activities. Psychological Review, 96 , 187-207.
Sigman, M., Mundy, P., Sherman, T., & Ungerer, J. (1986). Social interactions of autistic, mentally retarded and normal children and their caregivers. Journal of Child Psychology and Psychiatry, 27 , 647-656.
Sigman, M., Ungerer, J.A., Mundy, P., & Sherman T. (1987). Cognition in autistic children. In D.J. Cohen, A. Donnellan & R. Paul (Eds.), Handbook of Autism and Pervasive Developmental Disorders . New York: Wiley.
Sperber, D., & Wilson, D. (1986). Relevance: Communication and Cognition. Oxford: Blackwell.
Tulving, E. (1985). Memory and consciousness. Canadian Psychology, 26 , 1-12.
Wing, L. (1988a). The autistic continuum. In L. Wing (Ed.), Aspects of Autism, Biological Research . London: Gaskell and Royal College of Psychiatrics.
Wing, L. (1988b). The continuum of autistic characteristics. In E. Schopler & G.B. Mesibov (Eds.), Diagnosis and Assesment of Autism . New York: Plenum Press.
Wing, L., & Gould, J. (1979). Severe impairments of social interaction and associated abnormalities in children: Epidemiology and classification. Journal of Autism and Developmental Disorders, 9 , 11-30.

Представленный выше материал - перевод текста "Autism and «Theory of Mind»" .

Комментарии

Вс, 31.07.2016 - 17:57 - Лариса

Спасибо за огромную проделанную работу по переводу этого материала!

Однако у меня возник ряд комментариев по выводам уважаемых ученых:

1) "Построение модели психического позволяет "читать мысли". То есть, можно вывести чьё-либо психическое состояние на основе таких неосязаемых, однако повседневных понятий, как УБЕЖДЕНИЯ и ЖЕЛАНИЯ. Очевидно, мы не всегда успешны в нашей наивной психологизации. В самом деле, мы часто судим о других на основе ошибочных представлений о мотивах и можем неверно интерпретировать также и наши собственные мотивы."

Я встречаю в очередной раз акцент на том, что модель психического прогнозирует убеждения и желания людей и не учитывает их эмоциональную реакцию на происходящие в реальном времени события.
Одно и то же действие может быть ложно интерпретировано - даже мое действие мною же - сколь угодно раз, и только контекст испытываемых мною в данный момент эмоций и моих мыслей в процессе осуществления действия дают его единственно верную интерпретацию.
Желания иногда выступают в роли "вывернутого наизнанку" страха - социально неприемлемо испытывать чувство страха, и одобряемое в обществе "умение преодолевать себя" может стать желанием индивида стремиться навстречу своему страху.
Твердые убеждения очень часто являются "прикрытием" от сомнений, чтобы избежать показаться нерешительным человеком в глазах других.

2) Предлагаю рассмотреть первое моделирование "модели психического" в ситуации с решением Клэр на основе приписывания ложной убежденности.

Я не понимаю как вообще можно говорить о какой бы то ни было убежденности насчет будущих событий? Я могу быть убеждена, что событие имеет место, если я вижу его в настоящий момент своими глазами и воспринимаю его своими прочими органами чувств. На крайний случай, я могу признать его в прошлом по свидетельствам очевидцев и фото- и видеоматериалов (если у меня есть основания им доверять).
Начнем с того, что Клэр имеет информацию, которой она доверяет и которой также доверяет ее подруга Линда (которая потом конфиденциально узнает, что забастовка отменена), что состоится забастовка водителей. Клэр отменяет встречу с Линдой и другими людьми в этот день - и все участники с ней соглашаются.
Клэр действовала вовсе не из "убежденности", а из высокой вероятности, что забастовка может иметь место. Все участники совместно с ней признали этот риск.
Зачем эти долгие рассуждения "Убежденность Клэр о реальности забастовки - ложная"? Зачем "прыгать" между настоящим и будущим и оправдываться уже в настоящем за несоответствие будущего поведения - будущей реальности?
Для понимания ситуации достаточно просто оценивать знания и чувства всех участников совещания в момент настоящего. Клэр сообщила всем о забастовке - и всеобщее согласие отменить встречу было достигнуто.
Клэр никому не гарантировала, что забастовка в понедельник обязательно состоится - она просто информировала о весьма вероятном затруднении для нее лично приехать на встречу.
Далее Линда получает конфиденциальную информацию, что забастовка не состоится.
А вот здесь я не могу предсказать поведение Линды, потому что совещание, которого касалась отмененная встреча, касалось нескольких участников, и собирать обратно всех на понедельник - абсурд.
Линда может решить, что Клэр запланировала на понедельник другие дела - и не говорить ей об отмене забастовки.
Линда сама уже могла запланировать другие дела, воспользовавшись освободившимся днем, и забыть сказать Клэр об отмене забастовки.
Наконец, в случае, если в Линды нет других планов и она хочет встретиться с Клэр, то она может позвонить ей и сказать об отмене забастовки с предложением встретиться лично, а не по теме перенесенного совещания с другими участниками.
Если вкратце, то Линда скорее всего скажет Клэр об отмене забастовки из своей заботы о Клэр: чтобы она узнала, что ее передвижения в этот день ничем извне не ограничены, но намерения и планы Линды на этот день могут быть самыми различными - от желания встретиться с Клэр до своих отдельных планов.

Все, что касается неживого окружающего мира и каких-то планов, может быть только предположением с некой степенью вероятности исполнения.
Я наблюдаю очень часто, как непредсказуемо меняется мир, как внезапно происходят совершенно непредсказуемые события и как умирают совсем молодые люди - у меня нет никаких оснований быть "убежденной" в том, что какое-то событие в будущем обязательно состоятся/не состоится/я до него доживу.
По моему мнению "ложная убежденность" может возникать только в доверии к словам другого человека, потому что человек обладает самосознанием, способен разумно воспринимать внешний мир, формирует собственное мнение, оценивает свои силы и реальные возможности - а также человек может честно сказать, что выполнить данное обязательство он не может в силу определенных причин.
И убежденность в другом человеке становится ложной, когда этот человек лжет, льстит, поддразнивает - иными словами, если человек осознанно лицемерит и говорит не то, что он думает и как он реально оценивает свои возможности.

3)"В 1978 г. Премак и Вудраф опубликовали новаторскую статью, озаглавленную "Способны ли шимпанзе к построению модели психического?". В некоторых из наиболее очаровательных работ, о которых сообщалось в этой статье, проводилось исследование очень "человеческой" характеристики, а именно - способности обманывать."
"Одним из выходов из дилеммы было более непосредственное изучение эмоций аутичных детей. Помимо прочего, Каннер исходно предположил, что аутизм - это нарушение аффективного контакта. Этому пути последовал, к примеру, Петер Хобсон, обнаруживший, что у аутичных детей существенно нарушено распознавание эмоционального содержания выражений лиц, жестов и голосов"
"Я была восхищена, поскольку яркая характеристика аутичных людей с нормальным интеллектом - их неспособность обманывать и их обезоруживающая невинность в социальных контактах. Теперь, внезапно, возникла парадигма, которая могла быть применена к исследованию аутичных детей с точки зрения изучения понимания ими таких обычных социальных навыков как ложь, поддразнивание, лесть - всех, что кажутся находящимися за пределами их компетенции."

Я не могу понять, как возможно требовать одновременного понимания ребенком концепции лжи, хитрости и лицемерия по отношению к нему - и прямого толкования им "эмоционального содержания выражений лиц, жестов и голосов" окружающих взрослых?
Дайте хоть одного взрослого, которому можно доверять, что он хотя бы реагирует внешне честно в соответствии со своими эмоциями - как иначе-то разобрать: где правда, где ложь?

4) "В теории релевантности за отправную точку принимается идея, что нормальные когнитивные процессы ответственны за анализ затрат/выгод. Лежащие в основе психические механизмы настроены таким образом, что ищется получение максимально возможного эффекта ценой минимально возможных затрат. Этот принцип позволяет объяснить факт, необъяснимый с любой другой точки зрения - что мы можем понять, что люди "действительно" имеют в виду, когда они говорят с нами или посылают нам некоторые невербальные сигналы. В теории предполагается, что чтобы полностью постичь подразумевавшееся значение сказанного - не только его буквальный смысл - слушатель должен, среди прочего, вычислить намерения говорящего."

Я интерпретирую это как то, что "теория психического" предполагает тотальную объективизацию всех разумных людей: вместо личностей со своим мнением, со своими чувствами и в конкретной жизненной ситуации в настоящее время - низведения всего этого до единственной учитываемой характеристики: их мотива действия, чтобы использовать их в достижении поставленной индивидом цели.
Разве это стремление использовать слабость другого и даже обманом получить желаемое - совместимо с эмпатией, которую приписывают нейротипичным детям и в которой отказывают аутичным?
Как можно лгать человеку, которому ты сочувствуешь? Как можно украсть вещь, если ты понимаешь, что человек расстроится (как ты сам расстроился бы, если бы у тебя кто-то украл)? Как возможно радоваться успеху, полученному через обман другого человека?

По моему мнению, слабое логическое место в теории "зеркальных нейронов" ("особых клеток человеческого мозга, отвечающих за имитацию, эмпатию и понимание других людей" - ), что изначальное сознание ребенка считается пустым и безэмоциональным - и, согласно теории, только отражая действия авторитетного лица ребенок "учится чувствовать": я делаю акцент - не просто "выражать таким образом свои собственные чувства", а "с нуля учится что-то вообще ощущать".
Я считаю, что "теория чистой доски" Джона Локка была хороша для конца 17 века, и то он признавал за ребенком свои собственные чувства и свое собственное восприятие, а не одно только слепое подражание родителю.
"Имитация" то есть создаваемая _видимость_ переживания является полной противоположностью "эмпатии" как _внутреннего_проживания_ сходного состояния, как у другого индивида.
Однако я предлагаю вспомнить, раз уж поведение детей так любят сравнивать с поведением животных, чем объясняются в дикой природе хамелеонские качества мимикрии.
И заодно понаблюдать, есть ли необходимость у маленьких животных отслеживать, прогнозировать и подражать малейшему жесту взрослых особей рядом с собой.

5) "Верно, что разноцветный шарик теперь в коробке, но Салли этого не знает, потому что отсутствовала, когда шарик был спрятан в новом месте. Ясно, что соответствующее психическое состояние Салли представляет собой ложную убеждённость. "

Вот опять: приравнивание психического состояния и самой психики исключительно к убеждению человека в чем-то: ложная это убежденность или истинная.
Это мнение полностью противоречит самой основе психологии, где психика - это "совокупность душевных процессов и явлений (ощущения, восприятия, эмоции, память и т. п.); специфический аспект жизнедеятельности животных и человека в их взаимодействии с окружающей средой" (Википедия)
Психическое состояние не несет в себе совершенно _никаких убеждений_ и никак ими не характеризуется - это исключительно восприятие человеком самого себя в окружающей реальности на основе своих физических и эмоциональных ощущений.

6) "Формулировки с терминами, относящимися к психическим состояниям (например, "знать", "думать", "верить") редко использовались аутичными детьми, то есть такие термины встречались лишь в 20% повествований"
Я считаю, что дети, которые сталкиваются с тем, что им лгут и это "нормально" - действительно не могут быть способны уверенно использовать слова "знать", "думать", "верить", потому что смысл и назначение этих слов - это формирование собственной позиции в процессе социального контакта, который для необычного ребенка представляет собой регулярную критику его мнения взрослым и утверждением, что ребенок ошибается.

7)"Эксперимент с кивающей и машущей крыльями пчелой"
Я хочу задать один простой вопрос к экзаменаторам: почему изначально предполагается, что ребенок должен в процессе эксперимента контролировать: какую часть информации получил или не получил взрослый - а не ощущать себя физически и эмоционально и не наблюдать за пчелой, вызвавшей его интерес?
Я считаю, что логичный ответ ребенка - если он вообще захочет ответить - все действия пчелы, которые он сам увидел, в том порядке, в котором они ему запомнились.
Он взаимодействует со взрослыми - он замечает их присутствие и говорит с ними - почему ребенок должен ДУМАТЬ за рядом стоящего взрослого?
Я не понимаю, как двойное повторение истинной информации может стать "неверным"?
Если ребенок следил за пчелой, пока экспериментатор находился в помещении, откуда ребенку знать: видел экспериментатор пчелу или он зевнул или отвлекся и пропустил, а потом с энтузиазмом похлопал (взрослые так все время делают, на самом деле).
Предельно точная передача конкретной информации возможна только в таких отношениях, где нет намеренного искажения информации (лжи).

8) "Возьмём, к примеру, тривиальный вопрос: "Можете ли вы сказать мне, сколько времени?" Подходящий ответ здесь не "да, могу", а "время сейчас…" Мы знаем, что сказать, потому что автоматически руководствуемся принципом уместности. Другими словами, мы вычисляем, что спрашивающий хочет узнать время и поэтому задаёт вопрос. Мы исключаем возможность, что спрашивающий уже знает время."

Я считаю, это замечательная подмена понятий на научном уровне.
Да, действительно есть такие вопросы - но их МЕНЬШИНСТВО по сравнению с количеством вопросов в отношении между людьми, где логично и эффективно использование прямого вопроса, а не узнавание конкретной информации, которую кто-то пропустил.
И вот это отношение - оно яснее ясного показывает отношение взрослого к ребенку: интересно взрослому мнение самого ребенка на данную тему (механическая пчела) - или ребенок для него - это объект-магнитофон, который должен воспроизвести только то, что может представлять интерес для взрослого.
Взрослый недоволен, что сломанный магнитофон рассказывает о своих личных впечатлениях от необычного увиденного, а не ставит взрослого на первое место в своих приоритетах уделения внимания.
Теперь о подмене: ребенок пытается взаимодействовать со взрослыми прямыми вопросами, но он никогда не получает прямые ответы. Это облегчение для такого ребенка, когда заданный вопрос кажется прямым и имеет логический смысл прямого вопроса, но оказывается тоже "с подвохом".
Если же на прямые вопросы ребенок получает прямые ответы, это ведет к спокойному обмену информацией и сложность обработки информации постепенно возрастает за счет установления дополнительных причинно-следственных связей - и со временем человек легко распознает, в какой ситуации вопрос прямой, а в какой - относительный.
Я более того скажу, пройдя психологические консультации и побывав на групповых тренингах: земля не разверзнется, и небеса не расколятся, если "относительный" вопрос был понят человеком неверно и спрашивающему придется задать второй уточняющий вопрос, чтобы получить свой ответ.
Во взрослом мире человеческих отношений обладание информацией между людьми настолько неравномерно, что эффективное взаимодействие в совершенно любом аспекте личных или профессиональных отношений строится исключительно на прямых вопросах, с проговариванием всех деталей: временных рамок актуальности данных, подтверждения ранее полученной информации, узнавание и анализ новой поступившей информации.
Всегда допустимо задать несколько вопросов, чтобы конкретизировать именно ту информацию, которая интересует конкретного человека в конкретный момент.

9)"Одним из важных развитий построения модели психического, которое ещё по сути не затронуто, является осознание ребёнком самого себя. В самосознании легко увидеть следствие осознания психики. Нет оснований проводить различие между способностями отображать психические состояния других людей и собственное."
Я считаю, есть очень важное и ключевое различие между собственной психикой и своей проекцией психики и ощущений другого человека: а именно в отношении себя я совершенно точно ощущаю физически, что причиняет мне боль, а что доставляет мне радость - и у другого человека, при всей идентичной моей способности чувствовать - эти ощущения могут быть вызваны другими обстоятельствами, нейтральными или обратными для меня.

МЕТАРЕПРЕЗЕНТАЦИЯ И ПОСТРОЕНИЕ МОДЕЛИ ПСИХИЧЕСКОГО
10) "Формирование и использование модели психического зависит не только от опыта людей и того, что они делают, но и решающим образом зависит от осознания психических состояний. Осознание психических состояний может быть достигнуто только с использованием репрезентаций второго порядка. Таким образом, реальное положение дел (разноцветный шарик в коробке) не противоречит убеждённости Салли (что шарик в корзинке)."

Так вот на чем основывается вся теория - и почему такая "катастрофа" в ложной убежденности Салли.
Я думаю, что когда _имитация_сочувствия_ другому человеку является сознательным трудом, дважды отделенным от реальности (осознание психических состояний как репрезентация реальности второго порядка, основывающаяся на репрезентации первого порядка), то этот труд взрослых человек совершает исключительно выборочно - в отношении единиц избранных им людей, считая всех остальных людей - "серой массой".
Вот просто по тому простому соображению, что _постоянно_ отрицать физическую реальность и оперировать дважды отстраненными от нее морально-психологическими конструкциями - просто невозможно.

11) "Коротко говоря, репрезентации первого порядка - это то, что мозг делает с реальным положением дел в мире, а репрезентации второго порядка - то, что он делает с этими репрезентациями первого порядка. Репрезентации второго порядка, следовательно, на один шаг дальше от реальности и могут удерживаться одновременно с репрезентациями первого порядка. Таким образом, не существует противоречия между осознанием того, что чашка пуста и притворством (в игре), что она полна. <...>
Единичный и врождённый механизм, который, согласно Лесли, является существенной предпосылкой к развитию способности формировать репрезентации второго порядка - отделение репрезентаций первого порядка от их связи с реальным миром. Когда репрезентации первого порядка отделены, они могут свободно использоваться самыми различными путями и стать содержанием нашего внутреннего опыта."

В этом предложении сказано, что человек может освоить использование "репрезентаций второго порядка" - и развить свое осознание - только при условии _полного отрыва_ своих суждений и своего мнения - от физической реальности.

12) "Из нашей гипотезы будет следовать, что у аутичного человека будет иметься отличное и нерефлективное ощущение себя. Это самоощущение будет преимущественно включать осознание себя как телесного объекта, но может не включать осознание себя как психического субъекта."

Это предложение говорит о том, что по мнению ученых, аутичный человек не способен к замечанию и анализу своих эмоций и переживаний, связи их с событиями внешнего мира и действиями конкретных людей - и способен воспринимать себя только как физический объект.

13) "Давайте вкратце рассмотрим, что включает в себя понимание того, что некто представляет, будто чашка наполнена и плюшевый медвежонок может отхлебнуть из неё чаю. Это не соответствует истинному положению дел, но соответствует воображению некто. Согласно такому взгляду, понимание притворства включает учёт психических состояний, и что в самом деле удивительно, так это то, что все обычные двухлетние дети понимают, когда другие притворяются. Пожалуй, менее удивительно, что эта способность находится в расцвете при полном построении модели психического, которая позволяет ребёнку манипулировать и, несомненно, получать выгоду от позиций, убеждений и чувств других людей по поводу разных вещей."

Еще одна подмена понятий на научном уровне.
Мне было вполне по силам притвориться, что пустая чашка - полная в условиях игры, и что ее пьет кукла.
Но совсем другое дело давать другому ребенку песок, потому что это "понарошку" обед.
Понимаете? Граница проходит по тому, насколько происходит отделение фантазии человека от физической реальности - и нейротипичные дети научаются не отличать живых людей от неодушевленных предметов, заигравшись, фантазируя на основании своих фантазий и требуя, чтобы другие люди жили так же.

Я наблюдаю, насколько противоположно понятие "модели психического" в отношении взрослого человека и в отношении ребенка:
- "модель психического" в отношении взрослого человека вовсе не предполагает, что человек должен думать, какая часть информации отсутствует у окружающих, взрослый человек идет к своей цели, используя замеченные мотивации других людей и замеченную им у них неосведомленность (не думая их просветить о пропущенных фактах реальности), целенаправленно игнорируя их чувства и их ложные представления о состоянии реальности.
- "модель психического" в отношении ребенка - основывается на том, что ребенок должен думать и заботиться о каждом окружающем его взрослом, отвечая только то, что может представлять интерес для взрослого, в такой манере, которая может быть важна и приятна для взрослого - но не произнося вслух того, что представляет интерес для самого ребенка (потому что "В соответствии с принципом уместности будет неверным сообщить информацию, которой другой человек уже владеет").

Неужели только я замечаю несовместимую двоякость (лицемерие) в самом определении "модели психического"?

Я вижу существенный просчет самой теории "модели психического" в том, что она основана на достижении собственных желаний через использование других людей (для взрослых) и отрицании своей точки зрения (для ребенка), но в обоих случаях она отрицает боль - стресс и душевную боль ребенка "выкидывать" свою личность "в помойку", угождая взрослому - и, впоследствии, боль тех людей, по головам которых взрослый идет к своей цели, игнорируя их личности и переживания.

Насколько я понимаю весь этот длинный научный труд: неаутичные взрослые научно и всесторонне обосновывают естественность и обязательность лицемерия и построения отношений между людьми на на основе начисто оторванной от реальности фантазии-"игры" - для "нормального" человека

    Есть реальный физический мир.
    Человек в реальном физическом мире представляет себе фантазию: например, что пустая чашка - полная, а кукла - "живой младенец", "ребенок" (не как физический человек младшего возраста, а как социальная роль в обществе), "сын/дочь" (не в смысле физиологического происхождения от данных людей, а как социальная роль физиологического ребенка по отношению к его родителю), "девочка" (не как физиологический ребенок женского пола, а как социальная роль), "мальчик" (не как физиологический ребенок мужского пола, а как социальная роль). Это все репрезентация первого порядка.
    Репрезентация второго порядка - это суждения, лежащие в основе действий или запретов действий над репрезентациями первого порядка. Это понятия вроде: "Хорошие дети слушаются родителей", "Мальчики не плачут", "Девочки не дерутся"
    На уровне репрезентаций второго порядка возникает мораль: при обобщении правил поведения для репрезентаций первого порядка.
    И именно на этом уровне умозрительной конструкции происходит критический выбор, определяющий нейротипичность: а именно, репрезентация второго уровня ПРОТИВОРЕЧИТ объективной физической реальности. То есть в физической реальности мальчик как физический ребенок мужского пола конечно периодически плачет: от боли, от обиды, от страха.
    Но для того, чтобы "возвыситься" до морали (репрезентации второго уровня), человек должен сделать вид, что реальных мальчиков как физиологических детей не существует: для морального человека существуют только такие морально правильные мальчики, которые выполняют социальную роль, запрещающую им плакать.
    Аналогичный пример морального поучения (репрезентации второго порядка) от взрослого - ребенку, который бросил куклу: "Кукле больно".
    Для того, чтобы понять основной вкладываемый взрослым моральный смысл этого выражения, нужно сперва создать репрезентацию первого порядка: "Кукла - живая"
    Очевидно, что для перехода к репрезентации второго уровня, то есть для умозрительного наделения "живой" куклы способностью чувствовать боль, нужно сперва отвергнуть физическую реальность, где кукла является пластмассовой, неодушевленным предметом и чувствовать боль не способна.

    Именно об этой схеме операций и суждений (второй уровень репрезентаций) над социальными ролями (первый уровень) предметов физической реальности (отвергаемая реальность для перехода к репрезентации второго порядка) говорит абзац текста:
    "Единичный и врождённый механизм, который, согласно Лесли, является существенной предпосылкой к развитию способности формировать репрезентации второго порядка - отделение репрезентаций первого порядка от их связи с реальным миром. Когда репрезентации первого порядка отделены, они могут свободно использоваться самыми различными путями и стать содержанием нашего внутреннего опыта. Можно предположить, что механизм отделения выходит из строя и что это - тот компонент, который мы искали, чтобы объяснить специфически аномальное социально-эмоциональное и коммуникативное развитие аутичных детей."

    Таким образом, мораль как нравственная категория поведения людей, относится исключительно к социальным ролям, исполняемыми физиологическими людьми, при одновременном отрицании самых людей как физиологических одушевленных и разумных субъектов реального мира.

    Мораль, как репрезентация второго порядка, требует от ребенка быть исключительно социальной ролью, действующей по установленным для социальной роли правилам поведения - при одновременном отрицании физиологического ребенка и его физиологической врожденной способности чувствовать боль.
    Мораль, требующая от ребенка "беречь от боли" куклу, не считается с физической болью самого физиологического ребенка - потому что социальная роль "ребенок" соответствует моральному правилу "нужно преодолевать/не показывать свою слабость".

    В мире человеческих отношений, устанавливаемых на основе репрезентаций второго порядка, отрицается существование физической боли реального человеческого тела, потому что она не предусмотрена ни одной из социальных ролей, кроме социальной роли "Больной" (то есть имеющий отличие от нормально функционирующих исполнителей социальных ролей).

    А теперь я вернусь к своему личному непосредственному опыту, и я могу, наконец, понять, где прошла граница, которая отличала меня от моих сверстников в игре.
    В детстве мне нравились лошади, и я могла представить себя лошадью - я ходила по дому на четвереньках и игогокала (то есть я могу использовать репрезентацию первого порядка в соответствии с данной теорией).
    Однажды в детском саду я попросилась играть с другими детьми в "Войнушку" - в роли "лошади". Была зима, дети кидались снежками, и один из них попал мне снежком с ледышкой - в бровь. Физиологическая боль вернула меня в физическую реальность, я растерялась, но игра вокруг меня продолжалась: остальные детей, которые также получали удары снежками, остались в игровой реальности войны - лишь с нарастающим азартом и яростью пытались причинить как можно больше физической боли другим "игрокам".

    Ребенок, который видит реальных физиологических детей вокруг себя, а не игроков в придуманной реальность игры - отстраняется от причиняемой ими физической и психологической боли и находится в состоянии растерянности. Этот ребенок не может составить свое мнение о происходящем вокруг него, не понимает, где проходят границы между социальными ролями и самими личностями людей.
    Ребенок абсолютно лишен ориентации в мире человеческих отношений, потому что окружающие его люди отрицают реальный физический мир и реальные физиологические телесные ощущения.

    "Теперь также стало возможным ответить на некоторые трудные вопросы, относящиеся к моральному развитию аутичных детей и их способности судить, что правильно, а что нет. Если им недостаёт построения модели психического, им должно быть очень трудно составить какое-либо суждение, принимая во внимание намерения. Они не будут понимать "преступное намерение" или что "но она имела лишь добрые намерения". Ожидается, что аутичные люди будут судить о проступке по его немедленному эффекту, а не по его мотиву. Обман пониматься не будет, так же как, предположительно, и противоположное, а именно - хорошие намерения, стоящие за неприятным инцидентом."

    Что такое "хорошие намерения" в терминах теории Алана Лесли? Это репрезентации второго порядка: правильные действия над социальной ролью при "вычеркивании" физиологического человека.
    Мама, которая требует, чтобы ребенок съел суп, имеет хорошие намерения, потому что использует две репрезентации второго порядка " есть суп полезно для здоровья" и "хороший ребенок слушается маму". В суждении мамы, что ее действия совершенно правильные нет никакого противоречия, с ее точки зрения.
    Ребенок, который испытывает физиологическую тошноту, когда зелень из супа прилипает к задней стенке его горла, и которому отвратителен запах и вкус супа, яростно протестует, потому что защищает себя от физического дискомфорта.
    Мама использует следующую моральную концепцию: "Непослушный родителю ребенок - это плохой ребенок"
    Для того, чтобы ребенок стал _хорошим_, он должен отказаться от ощущений своего физиологического тела и съесть суп, который мама дает ему с хорошими намерениями.

    Мой опыт наблюдения и анализа взаимодействия с людьми на протяжении боле чем 30 лет, привел меня к одновременному просчитыванию двух вариантов: как я вижу взаимодействие себя с данным человеком в реальном физическом мире и в той игровой реальности, в которой этот человек играет свою социальную роль - и которую я не могу избежать.
    Я работаю, чтобы зарабатывать деньги на жизнь, и поэтому я не могу избежать участия в игровой реальности рабочих отношений, создающей правила и поле для социальных ролей "работников" и "начальников", исполняемых другими физическими людьми.

    Я думаю, что главное непонимание правил социального взаимодействия по социальным ролям заключается в попытке человека соотнести социальные роли окружающих с физической реальностью, но эти люди, когда исполняют свои роли видят только реальность данной игры вокруг себя и оценивают только исполнение роли (в окружающих их физических людях).
    Я полагаю на основании моего анализа этой теоретической модели, которая нашла много союзников среди ученых (если судить по статье), что люди "жонглируют" не столько различными социальными ролями, которые они исполняют - сколько различными игровыми реальностями, придающими смысл данной социальной роли.
    Социальная роль человека и игровая реальность, отрицающая физическую, взаимно усиливают друг друга через взаимодействие с другими исполнителями ролей.
    Физиологический человек мужчина исполняет социальную роль "Мужчина" в игровой реальности "Моральное общество и государство", роль "Солдат" в игровой реальности "Война", роль "Муж" в игровой реальности "Муж и жена", роль "Отец" в игровой реальности "Отец и ребенок", роль "Подчиненный" в игровой реальности "Подчиненный и начальник", он также может исполнять роль "Начальник" по отношению к другому человеку еще в одной игровой реальности "Начальник и подчиненный".

    Ср, 03.08.2016 - 00:39 - Лариса

    Я почитала-обдумала еще раз и хочу проговорить пришедшую мысль о репрезентациях первого порядка.

    "Коротко говоря, репрезентации первого порядка - это то, что мозг делает с реальным положением дел в мире, а репрезентации второго порядка - то, что он делает с этими репрезентациями первого порядка. Репрезентации второго порядка, следовательно, на один шаг дальше от реальности и могут удерживаться одновременно с репрезентациями первого порядка. Таким образом, не существует противоречия между осознанием того, что чашка пуста и притворством (в игре), что она полна. Притворство, что пустая чашка полна, является примером мыслительного процесса, который будет невозможен без репрезентаций второго порядка."

    Здесь очень тонкий момент, потому что то, что чашка - пуста является очевидным фактом, или "знанием" - о предмете и его свойствах. Чашку можно потрогать, перевернуть, понюхать - убедиться всеми органами чувств человека, то она пуста.
    Однако, когда репрезентация первого уровня касается живого человека - например ребенка, то живой ребенок оценивается наблюдателем как такой же предмет, что и чашка.
    И если для неодушевленных предметов реального мира репрезентация первого уровня будет совпадать с их восприятием человека его органами чувств, то в отношении живых субъектов - начисто игнорируется их способности чувствовать боль и ощущать мир своими органами чувств.
    Поэтому репрезентация первого уровня в отношении другого человека - это, получается, лишь _убежденность_наблюдателя_ в социальной роли этого человека по отношению к себе, а не восприятие им физиологического индивида, имеющего свои работающие органы чувств и мышление (то есть - личность), независимо от наличия какого-либо отношения к наблюдателю.

    Или нет. Ученые оперируют только "убежденностями", а не результатами восприятия предмета органами восприятия ощущений человека - даже в отношении предметов. "Убежденность" - это отражение восприятия наблюдателем социальной роли, а не реальные постоянные физические характеристики вещи.

    Хотелось бы знать, на каком этапе сами теоретики вводят понятие социальной роли.
    Исходя из следующего абзаца я делаю вывод, что социальная роль человека, подразумевающая его убежденность насчет уровня знаний у другого человека, но не о реальных физических ощущениях другого человека - это все-таки репрезентация первого порядка, а социальная игра между "игроками" со своими "игровыми" правилами - это репрезентацияция второго порядка, то есть нормальное общение в рамках ролевого взаимодействия:

    "Представления второго порядка имеют решающее значение для воображения и притворства, для сложных социальных отношений, требующих построения модели психического, и также для понимания намерений, стоящих за всякой коммуникацией. Поэтому если в формировании и использовании метарепрезентаций происходит сбой, также будет происходить сбой и в работе воображения, в двухстороннем социальном взаимодействии, и в вербальной и невербальной коммуникации. "

17 06.15

Структура психики. При построении модели психики развитие рассматривается как процесс самообучения мозга. Целостная структура психики, как саморегулирующейся деятельности мозга, может быть представлена в виде пяти системных уровней самоорганизации (генетический, ситуационный, личностный, сознательный и сверхсознательный СУС), каждый из которых реализуется тремя относительно автономными функциональными блоками: — субъективная модель мира (далее — внутренняя карта мира) -целостная фиксированная совокупность частных функциональных моделей, системно отражающая объекты, процессы и свойства внешней и внутренней среды;
— набор шаблонов поведения, — опыт взаимодействия индивида со средой,
фиксированный в автоматизированных программах поведения (освоенные виды сложной деятельности и обобщенные программы ситуативного поведения);
— механизмы саморегуляции, подразделяющиеся на два вида -познавательные (способности) и регулирующие (алгоритмы поведения).
При этом каждый последующий системный уровень интегрирует в себе предыдущий, приобретая качественно новые свойства и возможности.
Линия развитие психики — это последовательный рост системности и активности ее внутреннего регулирования и взаимодействия со средой от пассивного приспособления к стабильным условиям до активного контроля изменений во все более широкой и динамичной среде обитания. И всегда оно идет как двойной процесс; наращивание возможностей за счет специализации, автономности и опосредован ности, и преодоление последних как объединение, слияние в единое целое, непосредственно взаимодействующее со средой.
Эволюция живого нашла решение этого противоречия в переходе от генетического к прижизненному формированию программ поведения в форме сочетания автоматизированных механизмов ситуационного моделирования и регулирования с системным моделированием и произвольным формированием и изменением программ поведения. На каждом системном уровне саморегуляции (СУС) формировался свой специфический тип образа, как механизма психической саморегуляции, целостно взаимодействующий с появившимся ранее: система сенсорных образов (моделирования действительности и запуска программ поведения); эмоции — система эмоционально окрашенных сенсорных образов (регулятор активности), и сознание — система абстрактных образов (регулятор произвольного изменения и формирования программ поведения).
На уровне нижнего мозга (мозг пресмыкающихся) сенсорный образ — главный и единственный регулятор поведения, реализующий функцию сигнала, запускающего автоматическую реакцию инстинктивного поведения. На уровне среднего мозга (мозг млекопитающих) преобладающую роль играет ситуативное управление поведением. Появляется абсолютная топографическая память, непрерывно запечатлевающая всю поступающую в форме сенсорных образов информацию. Сенсорные образы, оставаясь целостными, становятся более сложными, разнообразными и конкретными. Формируется механизм непрерывного моделирования текущей ситуации. Сенсорный образ достигает пика своего развития, приобретая (помимо функции сигнала) функцию модели, содержащей свойства среды и опыт поведения, позволяя накапливать их впрок.
Так на втором (животном) СУС под контроль психики индивида взято ситуативное многообразие изменений среды, непосредственно окружающей его. Общий характер регуляции взаимодействия с ней остается системно пассивным, то есть регуляция поведения выполняет защитную функцию как реакция на реальные изменения среды, а активность индивида не претендует на контроль и преобразование ее самой.
На личностном (СУС) характерными особенностями обыденного сознания как регулятора являются: произвольное формирование объяснительных моделей действительности на основе абстрактных образов и развитого понятийного мышления; относительно целостная карта мира; практически полное сохранение и преобладание внешнего регулирования и автоматического поведения, характерного для животных. Оно расширило возможности моделирования, но практически не поднялось до произвольного регулирования поведения, поскольку еще слито с процессами мышления и реализует функции понимания и объяснения, — вместо управления им.
На сознательном СУС, механизмами чистого и расширенного сознания, полностью реализуется произвольное, системно-активное регулирование. Сознательно формируются, изменяются и регулируются все программы и механизмы внешнего и внутреннего поведения (в том числе способности, эмоции, личностные фильтры, управление системами организма и генетическими программами).
На сверхсознательном СУС, формированием экстрасенсорной перцепции, завершается преодоление специализации и автономности сенсорных систем. Расширение сферы сознания на все ранее неосознаваемые процессы, органическое слияние сознания с экстрасенсорной перцепцией интегрируют системы внутренней регуляции и моделирования в непосредственно функционирующее целое. Энергоинформационное единство психики и природы реализуется в системно активной и непосредственной регуляция их взаимодействия. Психика индивида непосредственно воздействует (без посредничества техники, приборов, инструментов) уже не только на свой организм и поведение, но также и на системные свойства физического мира.
Модели мира в структуре психики. Сенсорные системы в процессе формирования и функционирования выявляют свойства среды, создают и постоянно корректируют ее эталонную модель — внутреннюю карту мира (фрагментарную, состоящую из набора мало связанных образов — у животных; и целостную, функциональную и непротиворечивую, — у человека). В первую очередь, механизмом направленных ассоциаций, выделяется функциональность свойств и объектов как их значимость. По признаку интенсивности этой значимости выделяется главная функция. На уровне личности это ведет к системному представлению общей карты мира и любых моделей как ее составных частей. Карта мира у человека представлена в сенсорных образах и в образах понятий — системой знаний (абстрактных образов), убеждений (часть знаний, истинность которых пережита и принята в личном опыте и окрашена чувством реальности), ценностей (пирамида предпочтений, то есть упорядочение поставленных в соответствие сенсорных и абстрактных образов по убыванию интенсивности субъективной значимости — эмоциональной окрашенности), и эталонов нормативного поведения в социуме.
К шаблонам поведения (автоматизированным программам) отнесены все общие и частные виды деятельности, освоенные до автоматизма (игровой, учебной, профессиональной и т.д.). Элементарная структура такого поведения повторяет структуру ситуативного поведения животных (оценочный образ одной конкретной ситуации в форме желаемого результата, и механизм запуска стереотипа действий), но включенного в рамки контекста, обобщенного для любых возможных ситуаций взаимодействия. Этот личностный механизм регулирования ситуативного (животного) поведения у человека формируется на основе зачатков сознания и способности к обобщению, как моделирование ситуации и способа действий в абстрактных образах понятий, посредством упорядочения и фиксирования индивидуально значимых энергоинформационных контекстов. Набор таких моделей определяет индивидуальный характер активности и составляет «личность».

Заключение. На основе рабочей модели психики человека структура любой учебной деятельности реализуется тремя системными модулями (блоками); освоения новой деятельности; готовности индивида к саморазвитию; управления самообучением. В свою очередь, системные модули формируются из специализированных функциональных модулей: специальных способностей; способов самообучения мозга; чистого и расширенного сознания; творческой активности; сформированности сенсорных систем; личностных фильтров; оптимального состояния; предварительной подготовки; внешней организации; самоуправления. Любая частная методика строится под конкретную задачу развития как конкретизация и комбинирование указанных типов модулей. Мы полагаем, что использование данного метода позволит примерно на порядок повысить эффективность традиционных методик обучения и развития.

В психологии есть такое понятие — «модель психического». Ничего особенного, в общем. Банальная штука. Обладание моделью психического означает способность понимать не только собственные переживания или убеждения, но и переживания и убеждения других людей. И способность эта имеет чисто прагматический, а не какой-то там этический, смысл: она позволяет предугадывать и объяснять поведение другого человека и не жить в вечном страхе перед непредсказуемостью. Развитость модели психического заключается в осознании того, что собственное психическое состояние никогда не тождественно состоянию другого человека. Грубо говоря, модель психического — это допущение того, что если у тебя есть разум со всякими его производными, то и у другого он тоже есть и тоже с последствиями. Человек не рождается со сформированной моделью психического. И, в общем, ее вызревание и есть те самые муки роста, с которыми мы, взрослые, то с нежностью, то с негодованием сталкиваемся, взращивая своих детей. Вот песочница — чистое поле эксперимента. Один ребенок выдирает из рук другого вожделенный совок. Обделенный ревет и кидает в грабителя осиротевшим ведерком. Первый пока слышит только свое желание копать и стремится его исполнить без оглядки на то, что другой, уже копающий, тоже может иметь это желание. Второй же не допускает такого желания у первого, остро переживает только свою разлуку с совком и совершенно не представляет того, что удар ведерком может доставить боль и досаду песочному оппоненту. «Это чужое, верни, оно ему нужно», — говорит взрослый одному ребенку. «Не плачь, он тоже хочет, давайте по очереди — сейчас он, потом ты», — научается второй.

Нет другого пути, только вместе с тобой, поется в одной хорошей песне. Важно уметь переживать. Но переживание не гарантирует умения сопереживать. И, кажется, все, что мы имели до сего момента, было большой песочницей, в которой инфантильно болтались умные взрослые люди, не способные поделить совок (ибо совок неделим даже по уговору в Беловежской пуще!). А рядом парочка выпавших за бортик ящика точно таких же самоназвалась воспитателями, и, тыкая в них пальцем, смеясь, уверовала в то, что пока совок один на всех, все будут заняты дракой.

Фото: Илья Варламов

Вот , как упертый каббалист, носится с цифрой. И если кто-то и пытается объяснить его упрямые выходы на Триумфальные грабли, то непременно это будет репрезентация своего личного мотивационного ассортимента — пиар, маразм, климакс, одиночество. Никто не может допустить причин, непонятных никому, кроме самого Лимонова. На другом конце Ольшанский с нытьем про погромы, костры на улицах и мистифицированными письмами суфражисток. Стоит и мочит ведерком по голове известного либерального журналиста, рекомендующего перед морозным митингом запастись дорогими термокальсонами. Весь в белье либеральный журналист, в свою очередь, в одной руке зажав белую ленту, другой отбивается от Ольшанского комками мокрого песка. Все это сопровождается призывами: «Идите сюда, у меня тут гражданское общество, а у вас там кошачье говно!» Никто не способен представить, что мотивы друг друга могут располагаться в зонах взаимной недоступности. Все неправы. И торжество тотальной неправоты, как влага плесень, кормит неприкосновенность «воспитателей». Но развитая модель психического предполагает, что правы-то все и каждый.

Фото: Виктор Тройнов

Я помню, как досаждал всем своими сентенциями о том, что благотворительность должна быть анонимной, иначе она и не благотворительность вовсе. Много раз и вполне настойчиво он с интеллектуальной изобретательностью изобличал публичную филантропию имени Чулпан Хаматовой, ссылаясь на непристойность торговли лицом в милосердной деятельности. Между тем, пришла пора, и Дмитрий сам пустил в оборот свой символический капитал, встав в селебритиз-авангард прогулочной бульварной колонны. Для него перестало быть странным и порочным собирать гражданские пожертвования на свой автограф. Возможно, он понял, что известность — это всего лишь технический инструмент, отвертка в откупоривании уже кипящего котла благих общественных чаяний. Условная Чулпан Хаматова тоже, вероятно, плохо понимала мотивы тех, кто вместо донорского пункта тащился на Болотную подержать шарик. Как можно, на фоне-то неполного банка крови? И почему их переживания напрочь не совпадают с моими? А Болотная изумленно всматривалась в ютьюб и отказывала Хаматовой в праве иметь неизвестные зрителям мотивы, навязывая их то в виде кремлевского пистолета у виска, то в виде естественного актерского слабоумия.

Я давно знаю, что агрессия — это одна из форм поиска любви. Но инфантилизм и общая алекситимия не позволяют большинству выразить это напрямую, и потому, отстаивая свой совок, человек не столько стремится заняться копанием, сколько жаждет внимания. За любовью, за этим частным человеческим, в котором он обделен больше всего, человек тащится и на бульвар, и во главу колонны, и в ее хвост, и в частный благотворительный фонд, и в онкобольницу, и в отвратительный агитролик и даже в тюрьму. Не вполне осознавая общий мотив и последовательно стесняясь его простоты, люди бредут по параллельным коридорам, качаются на неустойчивых идеологических ножках и сбиваемые неуместными в их частном порыве «не убий!» заваливаются на стенки, пробивая в них дыры. Границы становятся решетом, и параллели сливаются в одно большое поле, где попробовать на вкус и ощупь чужое становится так просто. А это чужое, оказывается, нежное и животрепещущее. И обитатели песочницы взрослеют. Им грустно и больно, как всяким взрослеющим, они еще не вполне справляются с тоской по своей песочной альма-матер. Но они уже готовы к сопереживанию. Уже благотворитель, который нес слезу ребенка на лезвии топора, чехлит его, допуская, что где-то там в стихийном лагере тот, который вчера клеймил благотворителя, лежит на газоне за то, чтобы поток донорской крови не оскудевал.

Возникает момент, когда вдруг кажется, что-то сдвинулось. Что-то, о коем все забыли даже мечтать, ибо стабильность — это крепкие и толстые стены между параллелями. Как будто бы все потихоньку начали примерять чужие шкуры. Правый декламирует стихи левого. Блогер-реалист, еще зимой мантрообразно документирующий отчаяние, весной исповедально признается: «Я был на Чистых. Какие там лица!» (За лицами, за лицами ведь и ходил, за людьми, за частным случаем). Только что запостивший сицилийский натюрморт юзер находит в украденном с бульвара пайке признаки драмы. Писатель обменивает публичность на массовость мероприятия, тем самым пробуя на вкус технологичность этого обмена. Женщина-мать примеряет на себя каску ОМОНа, ответственно допуская, что под ней может быть голова. И, мнится, даже власть, демонстрирующая вместо слитного поведения перекличку дискретных неврологических рефлексов, уже потихонечку и тайком примеряет лыжи, освоенные когда-то профессором-эмигрантом…

Фото: affline.ru

И вот случай и Бог посылает обществу курьез. Три странные девушки, то ли от безвкусицы, то ли от переизбытка чувств, делают разноцветный канкан на солее Храма Христа Спасителя. В моем ближнем и дальнем окружении не было ни одного человека, который бы поддержал этот поступок. Ни эстетического, ни идейного отзыва он не получил ни у либералов, ни у консерваторов, ни у молодых, ни у старых, ни у простых, ни у сложных. Удивительным образом все слились в едином порыве равнодушия. Так зачем они сделали эту негармоничную глупость?

Акционное недоразумение поставило наблюдателя перед лицом полной недоразвитости своей понимательной машинки. Я не знаю никого, кто высоко бы оценил смысл танца, но я не знаю никого, кто бы не сочувствовал его исполнительницам. В поиске смысла в бессмысленном гражданское общество стало чувствовать, что никакое оно не гражданское, а слабое, хрупкое, человеческое и частное. Опрокинутые казусом в стихию сопереживательного эгрегора, со сдутым протестом в кармане, люди обнаружили, что мир, возможно, состоит не только из того, о чем им хорошо известно и что непременно умещается в их головах. Мелкое безобразие, необъяснимо натянувшее на себя весь репрессивный арсенал государственной машинерии, подарило урок о том, что непонятное — это всего лишь непонятое, а чужое — не параллельное. Может быть, в этой смазанной точке допущения иной психической модели лежит главный результат неудавшейся революции?